В мире Достоевского
Одно слово, сказанное с убеждением,
с полной искренностью и без колебаний,
лицом к лицу, гораздо более значит,
нежели десятки листов исписанной бумаги.
Ф. Достоевский
Он так и говорил с читателем — всегда как бы лицом к лицу и перед лицом всего мира, с полной искренностью и без колебаний. Он верил в человека, в духовность его природы, оттого и доверял ему беспредельно как писатель. Влияние его на внутреннюю жизнь человечества поистине и до сих пор еще до конца не оценено.
За Достоевским издавна закрепилось определение
С осознанной гордостью и ответственностью называл себя Достоевский реалистом, но его и до сих пор пытаются изобразить как отца западного модернизма, авангардизма. Так, в интерпретациях некоторых западных толкователей «кошмарные» романы Достоевского являются моделью неоавангардистской антипрозы. Ярко антибуржуазный мыслитель в интерпретациях отдельных западных толкователей выглядит духовным отцом «тех современных буржуазных писателей, которые пытаются
Под пером одних комментаторов Достоевский предстает писателем, отрешенным от каких бы то ни было социальных проблем его эпохи, другими осмысливается как провозвестник «социального и нравственного обновления человечества». «Мракобес», противник любой революционной борьбы — для одних, он же — герой «социальных битв XIX века», «предшественник большевиков», «символ революционной России» — для других.
«Узконациональный» писатель, апостол «шовинизма», «национальной исключительности», «самый русский из всех русских писателей» (по более мягкому определению), тот же Достоевский осознается на Западе как истинный учитель и проповедник путей выхода из тупиков буржуазного сознания, как писатель, отвечающий именно национальным интересам антибуржуазно и антишовинистически мыслящей интеллигенции.
В каких только смертных грехах и до сих пор не обвиняется писатель, какие только преступления (подлинные и мнимые) его героев не приписываются на его собственный счет. Великий инквизитор — это де сам Достоевский, но, с другой стороны, и князь Мышкин оказывается литературной маской писателя. И отец Зосима, и старец Тихон — тоже он, Ставрогин, Раскольников, Свидригайлов, «подпольный герой» — все они якобы автопортреты их творца.
Да, противоречий и сложностей как в творчестве самого Достоевского, так и в нашем понимании его, отношении к нему — слишком много. И все-таки нельзя остановиться на этом признании, нужно попытаться проникнуть в те глубины личности и творчества писателя, которые бы открыли нам за всеми этими противоречиями единство личностных и творческих оснований такого поистине великого явления, как Достоевский. «Трагедия Эсхила и драмы Шекспира не могли потрясти души своих современников глубже, чем всколыхнули нас «Идиот», «Братья Карамазовы», «Анна Каренина». — писал классик французской литературы Ромен Роллан. — Где. искали мы нашу духовную пишу и наш насущный хлеб, когда нашего чернозема уже не хватало, чтобы удовлетворить наш голод? Кто как не русские писатели были нашими руководителями? Толстой и Достоевский создали нашу душу.»