В. Лакшин
«Рукописи не горят» — с этой верой в упрямую, неуничтожимую силу искусства умирал писатель Михаил Булгаков, все главные произведения которого лежали в ту пору в ящиках его письменного стола неопубликованными и лишь четверть века спустя одно за другим пришли к читателям. «Рукописи не горят» — эти слова как бы служили автору заклятием от разрушительной работы времени, от глухого забвения его предсмертного и самого дорогого ему труда — романа «Мастер и Маргарита»… «Рукописи не горят». Прочтенная множеством читателей,
Свободный, артистичный, легкий, но не легковесный, переливающийся избытком сил талант автора создает удивительный по темпу и разнообразию поток повествования. Веселый анекдот обрывается сценой ужаса, мистическая фантасмагория граничит
Но как всегда после встречи с истинным искусством — о веселом или невеселом оно рассказывает, — остается впечатление пережитого праздника… То, что автор свободно соединяет несоединимое: историю и фельетон, лирику и миф, быт и фантастику, — создает некоторую трудность при определении жанра книги. Основываясь на трудах М. М. Бахтина, ее уже пробовали назвать мениппеей. Не берусь спорить. Но с тем же успехом ее можно было бы, вероятно, назвать комической эпопеей, сатирической утопией и еще как-нибудь иначе.
Приблизит ли нас это, однако, к пониманию самой книги? Вероятно прав Толстой, считавший, что значительное искусство всегда создает и свои формы, не укладывающиеся в обычную иерархию жанров. Книга Булгакова — еще одно тому подтверждение… В самой природе романа Булгакова есть нечто парадоксальное. В нем присутствует ирония — не как черта стиля или прием, но как часть общего миропонимания автора.
Булгаков ошеломляет читателя новизной и непривычностью своего сюжета, да и самого подхода к событиям и людям… В благородной вере Булгакова в закон справедливости есть наглядный недостаток: ее созерцательность, слабость, наивность. Не реальные способы борьбы за утверждение справедливости в отношениях людей проповедует Булгаков: скорее он утешает себя, наслаждаясь ее сказочным, волшебным торжеством. Как ни жаль, но что-то неслышно, чтобы безотказно действовал закон, согласно которому никого ни о чем не надо просить: «Сами предложат и сами все дадут». И книги не печатаются сами собою.
И у недобросовестных, лживых критиков целы, наверное, все окна в их квартирах. И тираны, подобно Понтию Пилату, не всегда мучаются бессонницей и головной болью, страдая от «исколотой совести». Часто у них крепкий сон и хороший аппетит… Но при всей бесконечной печали конца «Мастера и Маргариты» — смерти обоих, когда сцена действия будто задергивается глухим, черным пологом, есть в последних главах книги и какое-то мудрое, добытое добрым сердцем утешение…
Пусть это не прозвучит выспренно, потому что чистая правда: здесь победа искусства над прахом, над ужасом перед неизбежным концом, над самой временностью и краткостью человеческого бытия. Победа как будто иллюзорная, но бесконечно важная и утоляющая душу. Не менее дорог, впрочем, и другой итог: судьба романа, предсказанная в книге. «…Ваш роман вам принесет еще сюрпризы», — обещает Воланд мастеру… Мы читаем эти слова так, будто они обращены к роману «Мастер и Маргарита».
Поэтическую силу воздействия книги Булгакова на нынешнего ее читателя еще усиливает сбывшееся через четверть века спустя пророчество: жизнь дописала этот роман в романе, она подарила новую судьбу книге и тем сделала еще неотразимее в своем торжестве идею справедливости, в которую так верил и которой так дорожил автор «Мастера и Маргариты». Булгакова «Мастер и Маргарита»)