Чехова освободили от русской души
Постановка «Трех сестер» в Нюрнбергском театре
В связи со столетием со дня кончины Чехова, как и во многих других странах, в Германии оживилось внимание к его пьесам. Ныне на сценах страны, где великий писатель провел свои последние дни, присутствуют три «Чайки», а также пары «Трех сестер» с «Дядями Ванями».
Для директора Нюрнбергского театра Клауса Кузенберга «Три сестры» — первое обращение к чеховской драматургии . «Начальные репетиции были очень сложными, — не скрывает режиссер. — Играть Чехова, если
Режиссер использует новейший перевод произведения, в котором Ульрика Цемме максимально приблизила язык к современному стандартному немецкому. Это воспринимается публикой легко, можно сказать, близко к сердцу. Пьеса сокращена на треть, все второстепенные персонажи отсутствуют.
По мнению Кузенберга, это дает возможность сконцентрироваться на самом важном. Для него центральная
Кроме собственных бед эту компанию эгоистов интересует вряд ли что-либо еще. Это словно конкурс на самого несчастного.
При этом нюрнбергский режиссер попытался, несмотря на то, что Чехов назвал это свое сочинение «драмой», решить многие сцены в комедийной форме, доведенной местами до клоунады и фарса. Все это действительно углубляет абсурдно-трагическое настроение происходящего на сцене, оттеняя то, что в «Сестрах», по определению самого автора, получилось «мрачнее мрачного».
Ирина никак не может повзрослеть, постоянно играет с неваляшкой на резиночке, которая «не бьется, не ломается, а только кувыркается». Одеты сестры в современные элегантные платья символических расцветок. Вечная невеста Ирина, разумеется, в белом.
Маша по-школьному черно-коричневая, а старая дева — синий чулок Ольга носит платье соответственное — темно-синей расцветки.
Маша истерична и нелепа, но так естественна и трогательна в своих чувствах, что вызывает сочувствующий смех и заставляет прослезиться. Ольга комична своим преувеличенным целомудрием, а Ирина — уменьшающимся с каждой сценой трудолюбием. Ее роль исполняет восходящая звезда нюрнбергского театра Анна Мария Курикова . Ее творческой биографии в минувшем апреле была посвящена большая статья в главном немецкоязычном театральном издании «Театр сегодня» . Андрей , пытающийся доказать сестрам любовь к ненавистной жене, философствующий Вершинин , Чебутыкин с его вечной газетой — забавные недотепы, вызывающие приступы доброго смеха вплоть до последних сцен, когда зрителям уже не удается сдержать слезы.
Наталья — и вовсе фарсовая фигура, в мятой пижаме, семенящая по-куриному.
Эксцентричен, если не сказать — абсурдно-комичен в этой постановке Соленый . Он делает нелепые гимнастические упражнения, плюется семечками, кричит петухом.
При том очень романтичен и трогателен Тузенбах . Его уход со сцены — высшая точка спектакля. Невозможность последнего объяснения с Ириной обрекла его на смерть еще до пули, пущенной Соленым. Как и должно, начальный комедийный тон сменяется трагической безысходностью.
Тема нюрнбергских «Сестер» классически чеховская — несостоявшееся чудо, непришедшее избавление. Правда, «зеленая русская тоска» ассоциируется у Клауса Кузенберга с зажигательной балканской музыкой, композицией » Калашников» , под которую отплясывают Ирина с Тузенбахом на несостоявшемся празднике, когда в Дом уже не пускают ряженых.
Пространственные перемещения в спектакле очень логичны и динамичны. Декорации состоят из одиннадцати зеленых кресел , создающих иллюзию постоянного движения. В первом весеннем, мирном, именинном акте кресла составляют солидный удобный диван, освещенный мягким светом, создающим атмосферу уюта и защищенности.
Во втором акте, где быт и обычаи сдвинуты со своих мест, где гостей выгоняют из дома, влюбленные никак не найдут уголка, чтобы побыть наедине, и все подчинено интересам младенца, уютный диван распадается на хаотичные островки, разбросанные по сцене.
Третий акт — ночь пожара: кресла повернуты спинками к зрителям, крестообразно прикреплены светильники, на заднем плане по линии сцены настоящий огонь. Простейшими средствами создается картина кладбища. Кресла — могильные камни, быт сломан, бестолков.
Реальность — кладбище разбитых надежд.
И, наконец, в четвертом акте с наклонной сцены исчезают все реквизиты. В последней сцене кружатся сестры, взявшись за руки, в механическом танце. Вместо музыки все громче и громче слышится звук струящейся воды. Черные стены медленно освещаются, «и жалость капает слезами с потолка».
Течет вода — то ли это слезы безысходности, то ли начало всемирного потопа, а может, очистительный дождь неумирающей надежды.
Спектакль увлекает с первой сцены. Действие разворачивается динамично, нет затянутостей или излишеств. Вместе с тем, хотя публика приняла спектакль восторженно, критика не была однозначной. В частности, один из авторов, восхищаясь актуальностью перевода и постановки, с полной серьезностью написал: «Это освобождает Чехова от давящей меланхолии и русской души».
Вот как.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)