«Не каждый день судят поэта»
«Тунеядца» Бродского арестовали в феврале 1964 года. Тучи над ним сгущались давно: уж слишком независимо он вел себя, уж слишком прославился среди ленинградской молодежи своими «упадническими и формалистическими произведениями» . В конце 1962 года Хрущев громил новое искусство на выставке в Манеже и на специально организованных проработочных встречах с художественной интеллигенцией. Это был знак: срочно требовались продолжения, как бы теперь сказали, в регионах.
В Ленинграде был выбран Бродский.
Биографы считают, что в таком
Не помогло — в феврале-марте 1964-го состоялся постыдный суд, санкционированный самим партийным боссом Ленинграда Толстиковым.
Существует запись этого судилища — ее сделала бесстрашная женщина, Фрида Вигдорова. И не просто сделала, но, рискуя собственной свободой, распространила ее в самиздате. Рукопись попала на Запад, где имя Бродского мгновенно стало известным.
Во многом благодаря поддержке влиятельных людей из-за рубежа, возмущенных травлей молодого поэта, Бродский будет освобожден уже в 1965 году.
Но ничего этого он, подсудимый, не знает — и, видимо, долго еще не узнает. Пока идет суд, и Бродский должен отвечать на грубые и бессмысленные обвинения судьи Савельевой. Об их характере и тоне можно судить по такому, например, отрывку.
» Судья. Чем вы занимаетесь? Бродский. Пишу стихи.
Перевожу. Я полагаю… Судья.
Никаких «я полагаю». Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует!
У вас есть постоянная работа? Бродский. Я думал, что это постоянная работа. Судья.
Отвечайте точно! Бродский. Я писал стихи!
Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю… Судья. Нас не интересует «я полагаю». Отвечайте, почему вы не работали?
Бродский. Я работал. Я писал стихи.
Судья. Нас это не интересует…»
Естественно, не заинтересовало суд и то, что за Бродского на заседании вступились три члена Союза писателей: поэт Н. Грудинина и профессора Е. Эткинд и В. Адмони. Они доказывали, что быть поэтом — это тоже труд. Зато показания свидетелей обвинения — трубоукладчика, завхоза, пенсионера, преподавательницы марксизма-ленинизма — лично Бродского, естественно, не знавших и стихов его не читавших , слушались с предельным вниманием.
Еще бы: ведь там была привычная уху суда лексика — «Бродского защищают прощелыги, тунеядцы, мокрицы и жучки… Он — тунеядец, хам, прощелыга, идейно грязный человек». После таких свидетельств и доказательств стоит ли удивляться, что Бродский был осужден — фактически за отсутствие постоянного места работы — на пять лет «с обязательным привлечением к труду по месту поселения».
Местом этим стала архангельская деревня Норенская, в которой Бродскому придется провести почти полтора года. Впрочем, осенью 1964 года об этом он тоже еще не знает — в его документах значится срок гораздо более долгий.
Активные действия по вызволению Бродского начались еще в дни суда. Его дело с самого начала получило большой резонанс — но совсем не тот, на который рассчитывало партийное начальство. Как вспоминают очевидцы, «когда все вышли из зала суда, то в коридорах и на лестницах увидели огромное количество людей, особенно молодежи».
На удивленное восклицание судьи: «Сколько народу! Я не думала, что соберется столько народу!» — из толпы крикнули: «Не каждый день судят поэта!»
В защиту Бродского начались выступления. Биограф поэта, Лев Лосев, пишет: «По мере того как расходились круги по воде общественного мнения, двадцатитрехлетний Иосиф Бродский, автор таких-то и таких-то стихотворений, превращался в архетипического Поэта, которого судит «чернь тупая»… В дело защиты не столько Бродского как такового, но Поэта и принципов справедливости стало вовлекаться все возрастающее число людей в Москве и Ленинграде.
В противовес официальной началась подлинно общественная кампания. Центральными фигурами в ней были две женщины героического характера — преданный друг Ахматовой писательница Лидия Корнеевна Чуковская и близкая подруга Чуковской журналистка Фрида Абрамовна Вигдорова . Это они неутомимо писали письма в защиту Бродского во все партийные и судебные инстанции и привлекали к делу защиты Бродского людей, пользующихся влиянием в советской системе, — композитора Д. Д. Шостаковича и писателей С. Я. Маршака, К. И. Чуковского, К. Г. Паустовского, А. Т. Твардовского, Ю. П. Германа, даже осторожного К. А. Федина и весьма официозного, но готового помочь из уважения к Ахматовой А. А. Суркова».
Выступили и зарубежные писатели. Французский поэт Шарль Добжински публикует в коммунистическом журнале гневную поэму «Открытое письмо советскому судье». Американский поэт Джон Берримен пишет стихотворение «Переводчик» о «молодом человеке, который только и хотел, что ходить вдоль каналов, говоря о поэзии и делая ее, и которого за это судили».
Позже с развернутым письмом к Микояну обратится Сартр, которого очень ценили в СССР.
Капля камень точит. Уже в октябре 1964 года, той самой осенью, с которой началась наша заметка, из ЦК КПСС в Генпрокуратуру отправится запрос «о существе и обоснованности судебного решения дела И. Бродского». Ржавые колеса советской машины пришли в движение. Генпрокуратура, Верховный суд, КГБ, Ленинградский обком — все они постепенно завертелись вокруг дела Бродского.
Интересы партийных функционеров разных рангов столкнулись здесь не на шутку: Москва, на которую вылилось все недовольство интеллигенции — и своей, и западной, — настаивала, Ленинград, затеявший дело Бродского, упирался. Но все-таки победа была одержана. Хоть и не сразу: Бродского освободили в сентябре 1965 года.
Все это движение было скрыто, особенно на первых порах, от глаз ссыльного. С ним была неяркая северная природа, книги английских поэтов и одиночество. Биограф Бродского считает, что больше, чем судебная несправедливость, его занимала в эту пору разлука и нарастающий разрыв с любимой женщиной. «Почти половина всех написанных в 1964 году в ссылке стихов либо посвящены отсутствующей М. Б., либо просто содержат мотив разлуки» . В осенних стихах этот мотив чувствуется особенно остро.
Сентябрь. Ночь. Все общество — свеча. Но тень еще глядит из-за плеча в мои листы и роется в корнях оборванных.
И призрак твой в сенях шуршит и булькает водою и улыбается звездою в распахнутых рывком дверях. Темнеет надо мною свет. Вода затягивает след.
Это фрагмент из ставшего знаменитым маленького цикла «Новые стансы к Августе», написанного в ссылке, осенью 1964 года, сорок пять лет назад.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)