ПОЭТ и ТОЛПА
В. Маяковский «Нате!» и М. Цветаева «Квиты: вами я объедена»: перекличка через двадцать лет
Последнее время часто приходится слышать разговоры о том, что школьная программа по литературе теряет традиционные имена и тексты: вместо Маяковского появляется Мандельштам, вместо Некрасова — Бродский.
Увы, рамки программы не резиновые. А нужно, чтобы Вместе, а не Вместо, поскольку эти имена так или иначе составляют нашу историю. И может быть, удастся на уроках читать стихи таких разных поэтов, сопоставляя их взгляды на сходные проблемы,
И нашу собственную гибкость в сопоставлении разных точек зрения на мир.
Сегодня вашему вниманию и вниманию ваших учеников мы хотим предложить опыт сопоставления двух стихотворений — Владимира Маяковского и Марины Цветаевой. Эти стихотворения, разделенные двадцатью годами, но соединенные выраженным в них отношением к оппозиции «поэт-толпа», можно предложить для исследования учащимся старших классов в рамках темы «Поэт и поэзия». Кроме того, это сопоставление может дать материалы для подготовки к выпускному сочинению.
Как известно,
Начнем беседу с простых на первый взгляд вопросов: для кого пишет поэт, кому адресует свои стихи? Напрашивается простой ответ — для читателя . Причем читатель может стать как собеседником, так и противником, оппонентом, выступить в качестве яркой индивидуальности или превратиться в целую толпу. Какую роль играет поэт? Он и пророк, которому суждено «глаголом жечь сердца людей» и читать в их очах «страницы злобы и порока», и трагически одинокий человек, которого никто не понимает.
Поэт находится в сложных взаимоотношениях с властью. В тетрадях появляется схема .
Итак, что же дает читателю право сопоставить стихотворение Маяковского «Нате!» и стихотворение Цветаевой «Квиты: вами я объедена…» из цикла «Стол»? Задумаемся сначала над тем, что разделяет эти два стихотворения. Первое написано двадцатилетним Маяковским в России, второе — сорокалетней Цветаевой в эмиграции. Первое — манифест молодого поэта, второе — своеобразное подведение жизненных итогов. Второе написано через двадцать лет после первого и, возможно, является своеобразным откликом на него.
Читала ли Цветаева стихи Маяковского? Да, помимо воспоминаний современников об этом, мы можем познакомиться с циклом ее стихотворений «Маяковскому».
Чтение стихотворения начинается с названия или, за отсутствием оного, с первой строки. «Нате!» и «Квиты» — оба эти слова связаны особой эмоциональной окраской и пробуждают в памяти определенный диапазон вызывающих жестов. Воспользовавшись словарем В. Даля, мы можем уточнить свое первое впечатление: «»Нате» — мн. от на — повелит. вот тебе, бери, возьми. Нате все, отвяжитесь «. «Квит — нар. — конец счетов, взаимная уплата, разделка.
Квитай мой долг за свой грех «. Как видим, первое впечатление подтверждается. Так уже с первого слова формируется особый разговорный, подчеркнуто-сниженный стиль стихотворения. Почему? Иначе на поймет адресат?
Возникает конфликт на разных уровнях, в том числе и на уровне языка.
Очевидно противопоставление лирического героя, поэта — «я» — и толпы — «вас». Полученные наблюдения можно записывать в тетрадях в виде таблички. Какими же предстают лирические герои стихотворений?
Здесь поэты предлагают нам своеобразную лингводицею — автометафору, эвфемическое описание самого себя.
Через час отсюда в чистый переулок вытечет по человеку ваш обрюзгший жир, а я вам открыл столько стихов-шкатулок, я — бесценных слов мот и транжир.
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста где-то недокушанных, недоеденных щей; вот вы, женщина, на вас белила густо, вы смотрите устрицей из раковины вещей.
Все вы на бабочку поэтиного сердца взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош. Толпа озвереет, будет тереться, ощетинит ножки стоглавая вошь.
А если сегодня мне, грубому гунну, кривляться перед вами не захочется — и вот — я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам я бесценных слов транжир и мот.
У Маяковского «я» — вам открыл столько стихов-шкатулок, бесценных слов мот и транжир , у него сердце-бабочка и одновременно он грубый гунн, шут, комедиант, кривляющийся перед толпой и бросающий ей вызов. Даже на фонетическом уровне очевидно противопоставление поэта и толпы: в первых двух строках настойчиво повторяется звук «ч», шипящие «ж», «ш», свистящий «с» и глухие «т», «п», «к». Чередование этих звуков при внимательном чтении создает впечатление чего-то текущего, струящегося, змеящегося, медленно вытекающего «обрюзгшего жира».
В третьей и четвертой строках звук «ч» исчезает, а чередование тех же согласных в другом порядке и преобладание звонких согласных в по следней строке вызывают ощущение сыплющихся из шкатулок бесконечных драгоценностей — «бесценных слов».
Квиты: вами я объедена, Мною — живописаны.
Вас положат — на обеденный, А меня — на письменный.
Оттого что, йотой счастлива, Яств иных не ведала.
Оттого что слишком часто вы, Долго вы обедали.
Всяк на выбранном заранее — Много до рождения! — Месте своего деяния, Своего радения:
Вы — с отрыжками, я — с книжками, С трюфелем, я — с грифелем, Вы — с оливками, я — с рифмами, С пикулем, я — с дактилем.
В головах — свечами смертными — Спаржа толстоногая. Полосатая десертная Скатерть вам — дорогою!
Табачку пыхнем гаванского Слева вам — и справа вам. Полотняная голландская Скатерть вам — да саваном!
А чтоб скатертью не тратиться — В яму, место низкое, Вытряхнут вас всех со скатерти: С крошками, с огрызками.
Каплуном-то вместо голубя — Порх! — душа — при вскрытии. А меня положат — голую: Два крыла прикрытием.
У Цветаевой «я» — малостью счастлива, с книжками, с грифелем, с рифмами, с дактилем, после смерти положена на письменный стол голая — два крыла прикрытием. Два ангельских крыла или два голубиных крыла души? Здесь противопоставление наиболее ярко проявляется на графическом уровне:
Вы — с отрыжками, я — с книжками, С трюфелем, я — с грифелем, Вы — с оливками, я — с рифмами, С пикулем, я — с дактилем.
Неполные предложения, являющиеся характерным признаком стиля Цветаевой вообще, в этом стихотворении подчеркивают разговорную интонацию. Поэт пытается говорить с толпой на ее языке. Но ведь толпа безъязыка — она не произносит ни слова.
Зато действует. Это попытка использовать поэта, его дар, как предмет, вещь, пищу. «Все вы на бабочку поэтиного сердца // взгромоздитесь…» — «вами я объедена». Эмоционально окрашены глагольные формы, передающие взаимоотношения героев: я вами «объедена», вы мной — «живописаны». Неизвестно, в каком стихотворении толпа страшнее: та, которая «озвереет, будет тереться», превратится в стоглавую вошь, или та, которую вытряхнут со скатерти в яму вместе с крошками и огрызками. Какое изображение уничижительнее?
Толпа в стихотворении Цветаевой безлика и беспола, из толпы Маяковского выглядывают жутковатые лица мужчины с капустой в усах и женщины-устрицы, высовывающейся из раковины вещей. Но обе метафоры проникнуты резким неприятием со стороны поэта, злой иронией, насмешкой. Общими для «вы» становится бездуховность. Образ толпы в этих стихотворениях тесно связан с мотивом еды, обжорства, перенасыщения.
Можно предложить ученикам найти подтверждение этой мысли в тексте стихотворений. Е. Эткинд называет толпу в цикле Цветаевой «мещанами — бездумными потребителями; им дороже всего обед, их жизненная цель вполне выражается текстом шикарно-ресторанного меню. У них нет души. Голубь и каплун противопоставлены у Цветаевой как духовное и материальное, как высокое и низкое». Как больно должно быть человеку, поэту, который вынужден так говорить о тех, кто живет с ним в одном мире…
Но в одном ли? Не кажется ли вам, что эти миры резко разведены, разграничены? Вот какую схему поэтической модели мира, которую строит «я», отталкиваясь от всяческих «вы» , предложил Ю. Лотман:
Даже после смерти поэта и мещан ожидает разная дорога:
Вас положат — на обеденный, А меня — на письменный.
Тема одиночества поэта в мире традиционна. Но давайте расширим границы нашего разговора и обратимся к другому — небольшому — стихотворению Марины Цветаевой из цикла «Стол». В нем всего восемь строчек, и они наполнены совсем иным чувством, хотя также посвящены теме Поэт и поэзия, Поэт и мир вокруг него.
Мой письменный верный стол! Спасибо за то, что ствол Отдав мне, чтоб стать — столом, Остался — живым стволом!
С листвы молодой игрой Над бровью, с живой корой, С слезами живой смолы, С корнями до дна земли!
О мотиве стола , о противопоставлении обеденного письменному мы уже говорили выше. В этом стихотворении письменный стол становится полноправным героем, живым существом. Стихотворение начинается с обращения к столу, который является адресатом стихотворения . Но стол не просто письменный — он верный. К кому так можно обратиться? В первом четверостишии в сильную позицию конца строки поставлены рифмующиеся «стол-ствол — столом-стволом».
Очевидно, это не случайное повторение. Так обозначается тесная связь живого дерева с письменным столом, ставшим другом, помощником и опорой для поэта. Эпитет «живой» в восьми строчках повторяется три раза.
Наверное, это тоже неслучайно. Перед мысленным взором читателя возникает образ кентавра — полуконя, получеловека. Стол Цветаевой — получеловек, полудерево — «с листвы молодой игрой». Это живое существо — оно живет вместе с листвою, стволом, смолою, корнями, доходящими до самого дна земли.
Письменный стол оказывается частью живой природы, тесно связанной с поэтом. Ведь речь здесь идет не только о столе, а о внутреннем мире поэта.
Так возникает новая, достаточно условная, но наглядная схема поэтической модели мира Цветаевой в этом цикле:
Если проанализировать другие стихотворения цикла, то стол приобретет новые черты. Это чудо, за которое поэтесса благодарит Бога — небесного Столяра. «Поэт — устойчив: // Все — стол ему, все — престол!» — так поэт становится монархом, который правит в им творимом мире… Так расширяются рамки одного сопоставления, которое помогает нам, читателям, понять мир поэта, приблизиться к его мироощущению.
В качестве Домашнего задания можно предложить ученикам написать сочинение-миниатюру по материалам урока.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)