Главная ⇒ 📕Достоевский Ф. М ⇒ Образ нищеты в романе «Преступление и наказание»

Образ нищеты в романе «Преступление и наказание»

Образ нищеты постоянно варьируется в романе. Здесь и судьба Катерины Ивановны, оставшейся после смерти мужа с тремя малолетними детьми. «Плача и рыдая, и руки ломая», она приняла предложение Мармеладова, «ибо некуда было идти». Это и судьба самого Мармеладова, руку свою предложившего Катерине Ивановне, «ибо не мог смотреть на такое страдание». Он — жертва внешних социальных обстоятельств (места лишился по изменению в штатах) и внутренних психологических: «целый год я обязанность свою исполнял благочестиво и свято. Но и сим

не мог угодить». Он оказался в ситуации, когда «некуда больше идти», и «отсюда питейное». Катерина Ивановна, «дама хотя и великодушная, но несправедливая.», «дама горячая, гордая и непреклонная», не пожалела Мармеладова, не признала в нем человеческого достоинства («О, если б она меня пожалела!»).
Переживая личную драму, драму мужа, не получившего признания жены, отца, вынужденного принять падение дочери, Мармеладов не утратил в себе высокой духовности, которая сказалась в резком самоосуждении («свинья», «прирожденный скот»). Он не снимает с себя нравственной ответственности, но жаждет

«прощения», жалости, сострадания: «Ведь надобно же, чтоб у всякого человека было хоть одно такое место, где и его пожалели!». Как и Соня, он верит в существование вечной и торжествующей в мире высшей справедливости: «Там, не на земле, а там. о людях тоскуют, плачут, а не укоряют, не укоряют!» Он живет надеждой и уверенностью, что все страдающие здесь, на земле, встретят там сострадание и прощение: «. .а пожалеет нас тот, кто всех пожалел и все понимал, он единый, он и судия». Мармеладов в своем уповании на высшую «жалость» становится в данном случае выразителем авторского голоса, защитником морали милосердия.
Мармеладов, жаждущий социального признания, выливает лишь грубые и жестокие ругательства «кабатчиков». Та пьяная толпа во главе с хозяином распивочной, которая окружала Мармеладова в момент его горячей исповеди, связана с символической темой кабака, приснившегося герою. Один Раскольников проявил молчаливое участие к несчастному. Вслушиваясь в скорбные признания Мармеладова, чиновника в отставке, он постигает в нем главное — душевное заболевание вследствие жизненной неустроенности: «Что-то было в нем очень странное; во взгляде его светилась как будто даже восторженность, пожалуй, был и смысл, и ум, но в то же время мелькало как будто и безумие». Он понял трагедию отца, вынужденного принять падение дочери, судьбу безответной Сони, совершившей «подвиг преступления» над собой ради любви к близким, а также Понял мучения детей, выраставших в грязном углу, рядом с пьяным отцом и умирающей, раздраженной матерью, в атмосфере постоянных ссор. Потрясенный картиной нищеты и бедствий, Раскольников оставляет у Мармеладовых последние медные гроши.
По дороге от них он размышляет, от конкретной эмпирической действительности поднимается на высоту философских обобщений, к мысли о добре и зле, «Ай да Соня! Какой колодезь, однако ж, сумели выкопать! и пользуются! Вот ведь пользуются же. И привыкли. Поплакали, и привыкли. Ко всему-то подлец-человек привыкает». Человек, привыкший к мерзости, становится подлецом, по мысли писателя, только в том случае, если существует нравственный закон. Только при условии абсолютной нравственности, связанной с абсолютной духовностью жизни, возможны дурные поступки. С уничтожением идеи добра, естественно, снимается идея зла. Раскольников задумался именно над этим центральным вопросом. «Ну а коли я соврал, — воскликнул он вдруг невольно, — коли действительно не подлец человек, весь вообще, весь род то есть человеческий, то значит, что остальное все — предрассудки, одни только страхи напущенные, и кет никаких преград, и так тому и следует быть!.». Нет преград, т. е. бога и нравственного закона, к свободному проявлению индивидуалистической воли. Г. Н. Поспелов верно заметил: «Что же все это значит? Если людей с их всегда дурными поступками судить по законам религиозной морали, осуждающей их за грехи, за их извечное грехопадение, тогда люди дурны по своей природе («подлецы» по иронически-небрежному выражению героя).
Если же люди по природе своей не «подлецы», если что-то извне делает их такими, тогда сама религиозная мораль и все, чем она подкрепляется, оказывается только «предрассудками», только «напущенными страхами». И в таком случае «нет никаких преград», никаких нравственно сдерживающих начал (ср. у Ивана Карамазова: «если бога нет, то все дозволено!»). Значит, Раскольников, придя к своему индивидуалистическому атеизму, еще колеблется в нем, еще все убеждает себя в том, что «нет никаких преград» для нарушения нравственных законов».

(1 votes, average: 5,00 out of 5)