Своеобразие романтической поэзии В. А. Жуковского
Трагическая судьба В. А. Жуковского оказала влияние на его поэзию («Жизнь и поэзия — одно»). Его любовь к Маше Протасовой, которую выдали замуж за другого, потом ее смерть, потеря друзей, чувство обездоленности с детства, одиночество обусловили основные мотивы лирики поэта. Несчастная любовь и разлука — мотив почти всех баллад — имеют явно автобиографическое происхождение. Теон в стихотворении «Теон и Эсхин», рыцарь Тогенбург в одноименной балладе, судьба Алины и Альсима напоминают нам самого Жуковского и его судьбу. Характерен
В балладе
. «Мне рок судил брести неведомой стезей», — говорит лирический герой Жуковского. «И горе, и радость — все и цели одной», — вторит ему Теон, аНег е§о автора. Любимые герои поэта воздают небу хвалу; даже при воспоминании о друге, который сошел с ума — ужасная судьба! — герой Жуковского восклицает: «О небо правосудно!»
В горестях, в испытаниях нельзя терять веру и убеждение в величие человека («Все в жизни к великому средство!» — говорит Теон).
Друзья Жуковского боялись этих его настроений. Пушкин шутливо называл Жуковского «почившим в бозе». Не то чтобы они все были атеисты, но настойчивое обращение к образам иного мира пугало. Жуковский же был последователен и целен в своей поэзии. Даже море у него — только отблеск неба, то есть Божественной идеи («Море»), «знакомые гении», неземные видения («Лалла Рук») наполняют его существование. «Есть лучший мир — там мы любить свободны», — говорит Жуковский в своей поэзии и переселяет в этот мир своих исстрадавшихся героев. При этом общий печальный колорит поэзии Жуковского никогда не приводит к однообразию. Напротив, его стихотворения дают силы жить даже в тяжелые минуты. Разве можно возражать, например, на слова: «Кто раз полюбил, тот на свете, мой друг, уже одиноким не будет»?
После Жуковского другие романтики — Пушкин, Лермонтов, Баратынский, как и положено романтикам, создавали свои миры. Рискну не согласиться с надписью на портрете, подаренном Пушкину, известными словами о «побежденном учителе». На этой романтической дороге никто не опередил и не превзошел Жуковского. Он остался рыцарем Тогенбургом поэзии, рыцарем «печального образа», ни анакреонтика, ни «шумная Вакхова влага» не привлекали его музу в качестве мотивов. Романтизм принято называть «пассивным», «мистическим». Но, как мне кажется, нельзя вкладывать в эти понятия негативную оценку. Да, он не призывал к борьбе, не был ни Радищевым, ни декабристом Рылеевым, ни даже Андре Шенье. Но политическая обстановка — это дело преходящее. Зато вечными будут любовь, поэзия, красота.
Жуковский отнюдь не пассивен, когда смело вводит в поэзию новаторские приемы и мотивы. Сделать свои стихи «лучшею своею биографиею» (Белинский) мог только поэт великого дерзания. Необыкновенное мастерство сказалось во всем: разнообразной строфике, изощренной эвфонии, утонченной рифме и ярком ритмическом рисунке. Муза Жуковского не бледная и пассивная, она прекрасна в своей одухотворенности, преданности идеалу и мудром созерцании.