Советское детство: постсоветский взгляд

Автобиографическая проза о советском детстве — новое явление в современной российской литературе. В течение нескольких десятилетий психологическая и историческая достоверность в изображении советского детства либо подменялась мифологизацией недавнего прошлого, либо сопровождалась умолчанием. Автобиографический ракурс призван разрушить существующие стереотипы, в том числе и в литературе для детей.

Любопытны книги, в которых точка зрения принадлежит девочке. С ней связаны коннотации «семейного» характера: девочка глубоко

привязана ко всем членам семьи, она наследница рода и хранительница фамильной памяти. Социальные катаклизмы воспринимаются девочкой как непосредственная угроза семейному миру. Эта угроза звучит напрямую в книгах, посвященных жертвам политических репрессий, но и там, где вспоминается вполне благополучное детство, угроза дает о себе знать в политических лозунгах и общественных догмах.

Защитой от них становится родительская любовь , а также традиции семейного мира.

Одна из самых ярких книг о советском прошлом — автобиографическая повесть Натальи Нусиновой «Приключения Джерика» . Она посвящена самому

феномену советского детства, с его идеологическими и житейскими реалиями. Это сказывается на общем тоне повествования, в котором появляются ностальгические ноты по ушедшей эпохе, а бескомпромиссная оценка прошлого соседствует с любезными сердцу воспоминаниями. В предисловии к книге автор пишет: «Я стремилась передать с максимальной достоверностью характеры людей, отношения, атмосферу той, ушедшей жизни, в которой многое было неправильно, смешно и дико, но вместе с тем кое-что оттуда мне очень дорого».

Среди того, что особенно дорого, — память о родителях, бабушке и дедушке. Все они — люди реальные , и подобная достоверность в отношении «семейных корней» — характерная особенность автобиографической прозы. Даже фокстерьер Джерик, любимец всех членов семьи, существовал в действительности и прославился как киноактер в одном из фильмов Р. Быкова. Из области документального — предметы быта, из которых можно составить целый мемориальный музей, а также зарисовки нравов и представлений советского времени.

Документальность в книге переплетается с «чистой фантазией». Она придает разрозненным отрывкам и воспоминаниям вид законченных диалогов и сценок, сменяющих друг друга подобно кадрам художественного кино. Причем кино это явно комедийное, а точнее, трагикомедийное.

Такой выбор подсказала сама эпоха с ее двойными стандартами, при которых приходилось думать одно, говорить другое, а поступать по-третьему. Ребенок в такой «стране чудес» чувствует себя на положении кэрролловской Алисы, которая должна освоить странные «правила игры».

И надо сказать, что двум маленьким девочкам это удается легко. Прежде всего потому, что всему происходящему они находят свои, по-детски удобные объяснения. И систему ценностей они выстраивают тоже свою.

Поэтому главным событием в картине советского детства стало появление собаки, о которой так долго мечтали девочки . В результате такого «наивного взгляда» на мир происходит своеобразная деконструкция прошлого: сопоставимыми оказываются разновеликие в масштабе истории величины. Разумеется, что такая позиция принадлежит самой писательнице, которая с беспощадной иронией относится ко всем претензиям идеологии на «вечное» и «главное» в жизни человека.

Эти претензии разрушаются в книге с неизменным постоянством, как и стоящие за ними социальные «устои» и стереотипы. Но делается от такого «поругания» не страшно, а смешно. Смешно, когда Мама с детской непосредственностью очаровывает всех членов комиссии, дающей разрешение на выезд за границу. Смешно, когда дедушка, старый большевик, неумело пытается помочь совхозу увеличить надои молока, а вместо этого приносит лишние хлопоты своим домашним. Смешно, когда девочка с готовностью рвется исполнять в хоре «серьезный патриотический репертуар», а после пытается разучить его с утятами.

Все ситуации, несмотря на их нелепость, типичны для своего времени. Оказавшись их участниками , герои книги, по уверению автора, остаются «чистыми в намерениях и бескорыстными в поступках», и это главная причина, почему читатель начинает разделять любовь автора к своим героям.

Вообще, любовь царит в книге. Ради нее члены семьи готовы переступить социальные, имущественные и идеологические запреты. В мире, где смещены многие понятия, чувство любви оказывается самым верным ориентиром.

Поэтому жена разделяет судьбу мужа, объявленного врагом народа, а маленькие девочки готовы защищать своего «опального» дедушку. Даже собака, верный член семьи, встает на защиту невинно гонимых: когда две сплетницы стали недвусмысленно упрекать девочку за принадлежность к «еврейской нации», собака заняла охотничью стойку и приготовилась отразить нападение. Защищать детей приходится и взрослым от порожденных советской эпохой идей и лозунгов.

Чтобы умудренному жизненным опытом автору удержаться в рамках детского сознания, на помощь приходят ассоциации и сопоставления, смонтированные по принципу коллажа . Например, соседа, который наслушался «вражеских голосов» и уехал за границу, возмущенная учительница заклеймила как «предателя родины». Все это происходило во время урока по арифметике, на котором учительница читала книгу «Джельсомино в стране лжецов». О том, что со страной не все в порядке, свидетельствует и тот факт, что обличительница очень надеется заполучить комнату «предателя родины».

Но главная роль в обнаружении истины принадлежит не героям, а комическому слову; точнее, слово и есть главный герой книги. Благодаря парадоксальному столкновению слов или фраз становится очевидна бессмысленность происходящего. Так, дедушка, старый большевик, приехал «со Слета юных ленинцев Из Дворца пионеров «. «Дедушка» и «слет юных ленинцев» — явный оксюморон, так же как и то, что он «вылез из такси, тяжело осев на руках у двоих Тимуровцев » «под барабанную дробь». Комично начинает звучать бодрый ленинский лозунг «учиться, учиться и еще раз учиться», когда дедушка произносит его «слабым голосом». Из того же комического ряда домашнее задание «выучить стих «Наш Ильич» и слепить грушу».

Причем оказалось, что отбарабанить патриотическое стихотворение куда легче, чем слепить грушу, — здесь требуются умение и труд. Комично, когда на вопрос, есть ли отдельные пережитки на местах, узбекские коммунисты с радостью отвечают, что «в Узбекистане все есть», и перечисляют, какие эти пережитки «сладкии», «спелыи».

Оксюмороны, лексические путаницы, создание новых слов из старых или переосмысление их значений — такую веселую игру устраивает Н. Нусинова со знакомыми до боли советскими словами и выражениями . В эту игру легко включается ребенок. Но слово в книге Н. Нусиновой о советском детстве не только предмет игры, но и знак времени и места, словесное воплощение хронотопа, по которому ребенок познает, а взрослый опознает эпоху. Многие слова выделяются графически, что должно подчеркивать их знаковость и их статусность, несмотря на переосмысление понятий, за ними стоящих.

На память сразу приходит постмодернистский прием разоблачения «симулякров», слов-фантомов, потерявших смысл в идеологической трескотне. Но для ребенка слова — это не фантомы, они — важные вехи, по которым он входит в вечно обновляющийся мир. Вынесенные в специальный словарик детские толкования «политических» слов и идеологических понятий, таких, как «коммунизм» или «мавзолей» , лишний раз об этой изменчивости и относительности напоминают. При этом роль слова как исторической и культурной ценности остается.

Как любовь, семья, память. И такая система ценностей, по убеждению авторов современной автобиографической прозы, оказывается самой надежной во все исторические эпохи.

1 звезда2 звезды3 звезды4 звезды5 звезд (1 votes, average: 5,00 out of 5)


Сейчас вы читаете: Советское детство: постсоветский взгляд