«Он трудился день и ночь, чтобы жить…»
«Неизвестный цветок» А. П. Платонова и «Стланик» В. Т. Шаламова
От редакции. Наш постоянный автор Александр Михайлович Шуралев, преподаватель литературы Кушнаренковского педагогического училища , посылая публикуемую здесь статью, предлагает открыть в газете новую рубрику — «Аналогия», «в которой бы помещались работы, содержащие сопоставительный анализ произведений разных авторов со сходными мотивами, образами, сюжетом и т. д., аналитическое истолкование художественных реминисценций, литературных и биографических
Что ж, идея здравая. Хотя рубрику такую мы пока открывать не будем, ибо это требует постоянного обеспечения ее добротными материалами, что во многом зависит от вас, уважаемые читатели-авторы. Однако — впрочем, как и прежде — любопытным литературным сопоставлениям всегда найдется место на наших страницах.
Иными словами: пускаем идею в классы!
Согласно евангельской притче, семя, упавшее на места каменистые, где мало земли, не сможет расти, зачахнет и не принесет добрых плодов, ибо у него нет корня.
Глубинный смысл поэтических строк «Душа обязана трудиться // И день и ночь, и день и ночь!» открывается нам при внимательном прочтении произведений двух самобытных страстотерпцев ХХ века — А. П. Платонова и В. Т. Шаламова.
Смыслообразующими центрами сказки-были «Неизвестный цветок» и рассказа «Стланик» являются растения, существующие в малопригодных для жизни условиях — на пустыре и на стыке тайги и тундры.
«Жил на свете маленький цветок… Он рос один на пустыре… На пустыре трава не росла, а лежали одни старые серые Камни, и меж ними была сухая мертвая глина» .
«На Крайнем Севере, на стыке тайги и тундры… живет особенное дерево-стланик Он неприхотлив и растет, уцепившись корнями за щели в Камнях горного склона» .
Пустырь ассоциируется с библейской «мерзостью запустения», а тайга и тундра воспринимаются как символы дикого, сурового и враждебного для человека географического и морального климата . Это зловещее впечатление усиливает известная обстановка опальности вокруг А. П. Платонова и «лагерный» контекст «Колымских рассказов» В. Т. Шаламова.
И цветок, и стланик отличаются своей непохожестью, ярко выраженной индивидуальностью, неординарностью. Цветок — вообще единственный вид растительности на голом каменистом пустыре, а стланик в начале рассказа противопоставляется карликовым березам, низкорослым кустам рябины и шестисотлетним лиственницам .
Эта «непохожесть» соткана из неуемной жажды жизни, величайшего терпения и необычайной чувствительности.
«Днем цветок сторожил ветер, а ночью росу. Он трудился день и ночь, чтобы жить и не умереть. Он вырастил свои листья большими, чтобы они могли останавливать ветер и собирать росу.
Однако трудно было цветку питаться из одних пылинок, что выпали из ветра, и еще собирать для них росу. Но он нуждался в жизни и превозмогал терпеньем свою боль от голода и усталости
— А отчего ты на других непохожий?
— Оттого, что мне трудно, — ответил цветок» .
«Он мужествен и упрям, как все северные деревья. Чувствительность его необычайна» .
Разворачивая образную картину, иллюстрирующую чувствительность стланика, В. Т. Шаламов восходит к откровенному преклонению перед мудростью первозданной природы: «Природа тоньше человека в своих ощущениях Природа в своих знаниях пользуется материалом, недоступным нам». Но это не самоуничижение, а достойное осознание человеческого несовершенства как стимул к непрерывному совершенствованию. В простых, как сама истина, словах В. Т. Шаламова отчетливо слышится отголосок реально прочувствованного, пережитого всем существом евангельского «Будьте совершенны, как совершенен Отец наш Небесный».
Постоянный, ежечасный труд души, питаемый стремлением к такому полному, наивысшему духовному совершенству, способен превозмочь и боль, и усталость, и каменистые невежество и безнравственность окружающего «пустыря», и лагерный беспредел, и «вечную мерзлоту» несвободы и непонимания.
«Все же он постоянно старался расти, если даже корни его глодали голый камень и сухую глину В середине лета цветок распустил венчик сверху. До этого он был похож на травку, а теперь стал настоящим цветком. Венчик у него был составлен из лепестков простого светлого цвета, ясного и сильного, как у звезды. И, как звезда, он светился живым мерцающим огнем, и его видно было даже в темную ночь» .
«И вот среди снежной бескрайней белизны, среди безнадежности полной вдруг встает стланик. Он стряхивает снег, распрямляется во весь рост, поднимает к небу свою зеленую, обледенелую, чуть рыжеватую хвою. Он слышит неуловимый нами зов весны и, веря в нее, встает раньше всех на Севере» .
Весна, то есть освобождение от предрассудков и пороков, обозначенных в евангельской притче о сеятеле как птицы, поклевавшие посеянное при дороге, места каменистые и терние, по-настоящему наступит тогда, когда все люди искренне захотят, «чтобы и на пустыре земля стала доброй», и научатся преобразовывать свою душу в добрую почву . Такое преобразование неразрывно сопряжено со скромностью, которая не только украшает человека, но и укрепляет в нем евангельский корень жизни.
«- Тут камень, тут глина! — сказала она. — Как же ты из глины вырос и не умер, маленький такой?
— Не знаю, — ответил цветок» .
«Летом он скромен и незаметен — все кругом торопливо цветет, стараясь процвести в короткое северное лето. Цветы весенние, летние, осенние перегоняют друг друга в безудержном бурном цветенье. Но осень близка, и вот уже сыплется желтая мелкая хвоя, оголяя лиственницы, палевая трава свертывается и сохнет, лес пустеет, и тогда далеко видно, как среди бледно-желтой травы и серого мха горят среди леса огромные зеленые факелы стланика» .
Вот она, олицетворенная в образе растения, настоящая человеческая праведность, которая, подобно огонькам из одноименного рассказа В. Г. Короленко, ненавязчиво, спокойно и кротко в темной ночи безверия освещает нам путь истинный, не дает заблудиться в тайге бездуховности, замерзнуть в тундре равнодушия, зачахнуть на пустыре гордыни и эгоизма.
В финале сказки-были и рассказа А. П. Платонов и В. Т. Шаламов дают возможность читателю подняться до сокровенного понимания простого закона бытия, поэтически осмысленного в тысяча девятисот семнадцатого году В. Ф. Ходасевичем в стихотворении «Путем зерна».
Проходит сеятель по ровным бороздам. Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в его руке зерно. Но в землю черную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход, Оно в заветный срок умрет и прорастет.
Так и душа моя идет путем зерна: Сойдя во мрак, умрет — и оживет она.
И ты, моя страна, и ты, ее народ, Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год. —
Затем, что мудрость нам единая дана: Всему живущему идти путем зерна.
«Даша увидела, что пустырь теперь стал другой, он зарос теперь травами и цветами, и над ним летали птицы и бабочки. От цветов шло благоухание, такое же, как от того маленького цветка-труженика.
Однако прошлогоднего цветка, жившего между камнем и глиной, уже не было. Должно быть, он умер в минувшую осень Она пошла обратно и вдруг остановилась. Меж двумя тесными камнями вырос новый цветок — такой же точно, как тот старый цвет, только немного лучше его и еще прекраснее.
Цветок этот рос из сердцевины стеснившихся камней: он был живой и терпеливый, как его отец, и еще сильнее отца, потому что он жил в камне. Даше показалось, что цветок тянется к ней, что он зовет ее к себе безмолвным голосом своего благоухания» .
«И дрова из стланика жарче» .
Безмолвный голос благоухания нового, живого и еще более прекрасного цветка с последней страницы платоновской сказки-были зовет нас к тому, чтобы наша душа трудилась и день и ночь. И мы, явственно ощущая всеми своими клеточками непреходящее тепло горящего шаламовского стланика и постигая во всей полноте его вечнозеленую сущность, не можем не поверить в чудо возрождения, как, несмотря ни на что, по-своему верили в это А. П. Платонов, В. Т. Шаламов и Ф. И. Тютчев, мотивы и образы стихотворения которого «Чему бы жизнь нас ни учила…» обрели новую жизнь на страницах «Непопулярного цветка» и «Стланика».
Чему бы жизнь нас ни учила, Но сердце верит в чудеса: Есть нескудеющая сила, Есть и нетленная краса. И увядание земное Цветов не тронет неземных, И от полуденного зноя Роса не высохнет на них.
Того, кто ею лишь живет, Не все, что здесь цвело, увянет, Не все, что было здесь, пройдет!
Но этой веры Для немногих Лишь тем доступна благодать, Кто в искушеньях жизни строгих, Как вы, умел, любя, страдать.
Чужие врачевать недуги Своим страданием умел, Кто душу положил за други И до конца все претерпел.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)