Наталия Солженицына: «Любая страна без литературы обречена»
Наталия Дмитриевна Солженицына — математик, литературный и общественный деятель. Родилась в Москве, окончила механико-математический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, где затем работала в лаборатории математической статистики у академика А. Н. Колмогорова. Жена, сотрудник и редактор А. И. Солженицына, провела вместе с ним 20 лет в изгнании. Мать четырех сыновей.
Ныне составитель и редактор 30-томного собрания сочинений писателя, президент Русского Общественного Фонда Александра Солженицына.
— Наталия Дмитриевна, как член жюри
— Самое сильное впечатление — инициатива детей и учителей, проявившаяся в том, что они написали работы по произведениям Солженицына, не входящим в школьную программу ни на базовом, ни на профильном уровне. Для меня была неожиданна такая широта интереса к творчеству Солженицына. Все мы хорошо знаем, что школьное время стиснуто, плотно, досуга на работу сверх программы у детей и учителей нет.
Так что это было, пожалуй, самое удивительное и радующее
— С этого учебного года, как стало известно в конце августа, в базовую программу входят фрагменты «Архипелага ГУЛАГ». Отношение в обществе к введению этой книги в программу неоднозначное. Почему, как Вам кажется, разговор о ГУЛАГе нужен?
— Как раз наличие тех, кто не поддерживает введение «Архипелага» в школу, и говорит о важности такого шага. Школьники должны знать новейшую историю своей страны, потому что она имеет прямое отношение к жизни каждого из нас. И к выбору каждого из нас — не только моральному, нравственному, но и чисто практическому: чем и как заниматься в своей стране, чему отдать свои силы. Или в чем не участвовать.
Чтобы такой выбор был сознательным, нужно знать историю той страны, где ты родился и собираешься жить, историю своих отцов и дедов.
Почему «Архипелаг» может послужить этому знанию лучше, чем что бы то ни было другое? Потому что это не скучно. Потому что любая статистика, любая история, которая не оперирует текстами, а берет только факты и цифры, редко пробивается к сердцу человека.
А «Архипелаг» — пробивается, потому что это художественный текст. И здесь важен именно урок литературы — ведь мы говорим на нем о произведении искусства. Оно всегда связано с эмоцией.
Ведь все факты жизни мы с вами получаем в той или иной эмоциональной упаковке. Мы запоминаем не родительские лекции о том, как себя надо вести, а какие-то реальные примеры — или гнев родительский, или счастье, когда они видят нас делающими то, что им кажется правильным, гордятся нами. Эмоциональные воспоминания остаются на много лет.
— Вы подготовили для школы специальное издание «Архипелага». В чем его особенности?
— Текст, который я сейчас подготовила для Министерства образования, — это не отдельные фрагменты, а связный, хотя и сильно сжатый текст книги, сохранивший полностью ее структуру. Мне это представляется принципиально важным: сколько бы вы ни набрали фрагментов, все это будут отдельные судьбы, отдельные ситуации, из которых не видно, что то была система. В тяжелую ситуацию человек может попасть и при самом благоприятном строе. Но в нашей стране несколько десятилетий уничтожался наш народ — в огромном количестве и вполне системно.
Чтобы этого не потерять, я и хочу следовать той траектории, которую вычертил сам автор. В книге для школы лишь 11 глав пропущены полностью. Дано название главы и коротко объясняется от редактора, о чем в ней идет речь. Остальные главы сильно сжаты, но всюду сохраняется вот это путешествие Солженицына — ведь он ведет нас по кругам ада, как Вергилий, у него путь не случайный, он выбрал именно такой путь и поставил на нем вешки.
Я не хочу эти вешки миновать.
Книга небольшая по объему, в пять раз короче исходного текста, и вполне доступна школьнику. Естественно, что для учителя сохраняется возможность выбора отдельных глав, фрагментов и подробного разговора только о них. А можно идти вдоль книги равномерно, не нарушая ее структуру.
— Помните ли Вы своих учителей литературы?
— У меня был замечательный учитель в выпускном классе — Николай Иванович Никитин, он же Калитин. Что-то из этого имя, что-то псевдоним, уже не помню. Он был в те годы главным редактором журнала «Театр», жил во флигеле, принадлежащем школе, и по договору должен был вести один десятый класс. Мне повезло, что это был именно наш 10 «Б».
Николай Иванович очень много нам дал — особенно того, чего не было в программе. Отношения сохранились потом на долгие годы, я ему носила самиздат, машинопись «Доктора Живаго», например.
— А вообще учитель — это кто, с Вашей точки зрения?
— Настоящий, талантливый учитель — это тот, кого мы помним всю жизнь… В книгах Александра Исаевича, который сам долгое время был учителем, есть размышления об этой Профессии. Вот только что я подготовила текст «Солженицын — учитель математики» для журнала «Математика в школе» — ему 75 лет исполняется. Там есть такие слова Александра Исаевича: «Педагогом надо родиться. Надо, чтоб учителю урок никогда не был в тягость, никогда не утомлял, — а с первым признаком того, что урок перестал приносить радость, — надо бросить школу и уйти.
И ведь многие обладают этим счастливым даром. Но немногие умеют пронести этот дар через годы непогасшим».
Александр Исаевич любил школу. Счастливее всего был период в Кок-Тереке, куда он был сослан после лагеря и где преподавал физику и математику. Один класс у него был казахский, а в другом собраны Дети ссыльных — русские, украинцы, чеченцы, немцы. Они были детьми как бы второго сорта, никуда после школы не могли уехать, поэтому для них в учении было все.
Их счастье узнавать делало счастливым и учителя. И до сих пор мы получаем письма от людей, которые учились у Александра Исаевича. Потом он преподавал в поселковой школе во Владимирской области, когда жил у Матрены.
Потом в Рязани. И везде его наполняло радостью, поддерживало, если дети стремились знать — тогда он работал окрыленно. Желание детей учиться имеет прямое отношение к счастью или несчастью учителя.
— Если перейти от педагогики к литературе, скажите, кто для Солженицына был «собеседником», кого он выделял, ценил, кого любил читать сам?
— Он очень высоко ставил прозу Замятина и Цветаевой, считал, что это удивительные мастера. Способность Замятина двумя словами создать живой портрет восхищала его. Цветаеву ценил за взрывную плотность прозы, таящей в себе колоссальную энергию и мысли, и эмоций.
Кроме того, он очень сожалел, что многие настоящие писатели недооценены, незаслуженно забыты — например, замечательный Пантелеймон Роман ов.
— Как Вам кажется, наше нынешнее время благоприятно для литературы?
— Ну, это общее место, что время динамичных перемен никогда для литературы не благоприятно. В отличие от журналистики и публицистики большая литература чаще появляется в застойные времена. Конечно, писатели сегодняшнего дня с публицистической жилкой успешно пишут и сейчас, но у такой литературы редко бывает серьезная «выживаемость» на долгие расстояния.
Хотя и эта литература очень важна, она, как зеркало, дает возможность людям посмотреть на то время, в котором они живут, — особенно людям, которым не удается остановиться и подумать в несущем их урагане повседневности.
— У Вас осталось огромное литературное наследие Солженицына. Как идет работа над ним?
— Основная моя задача — завершить 30-томное собрание сочинений Александра Исаевича. Уже вышло одиннадцать томов и еще пять сданы в издательство. Среди этих тридцати томов будет три тома произведений, которые вообще еще никогда не печатались. Мы начали издавать аудиозаписи чтения Александра Исаевича, пока вышло четыре аудиокниги, планируем издать все, что он начитал.
Есть еще огромный архив, колоссальная переписка — тысячи писем. Постепенно вещи Солженицына ставятся в кино, театре. В мае 2009-го в Перми была мировая премьера оперы Александра Чайковского «Один день Ивана Денисовича», разрешение на которую дал еще Александр Исаевич. Неожиданно получилась очень сильная вещь, к тому же — замечательна работа и режиссера, и художника. Впечатление большое.
Хотя я ехала на премьеру с большим сомнением, но была посрамлена в своем скептицизме. Постоянно в репертуарных театрах Москвы идут два спектакля: в театре «Практика» — театрализованное чтение «Одного дня…» в исполнении Александра Филиппенко и в Театре Вахтангова — «Матренин двор». Был телесериал «В круге первом», нет никаких сомнений, что рано или поздно будут фильмы по «Ивану Денисовичу» и «Раковому корпусу». Со всем этим приходится работать. Кроме этого, выходит много книг Александра Исаевича — подготовка текста тоже на мне.
Вот школьный «Архипелаг…» на выходе… Кстати, я сжимала текст два раза: сначала сделала вариант, который назвала «для ленивых взрослых», — один том, в три раза короче оригинального текста. Вероятно, весной он будет издан.
А потом уже на его базе сделала школьный вариант.
— Литература в школе сейчас оказалась на распутье. Предмет из основных стремительно становится маргинальным. Многие учителя растерялись: зачем учить, чему учить.
Как бы Вы, исходя из здравого смысла, ответили на вопрос — литература в школе нужна?
— Если литература из школы уйдет, это будет самый настоящий подрыв государственной безопасности. Россия просто кончится. Любая страна без литературы обречена.
Причем литература необходима именно в школе — о тех, кто выберет филологию своей профессией, мы можем не печалиться. А вот те, кто пойдет на другие специальности, а их большинство, — вероятнее всего, будут жить всю жизнь с той литературой, которую они получили в школе. И если мы уберем литературу, то начнем растить почти роботов, полуграмотных людей — у нас не будет единой нации, общих представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо. Литература — абсолютно необходимая часть воспитания человека.
Нужно бороться за возвращение ее статуса в школе. Литература позволяет людям общаться друг с другом на уровне, достойном человеческого существа. Конечно, здесь нужны и другие виды искусств, но в школе у нас традиционно эту задачу выполняла именно литература.
Литература всегда играла огромную формообразующую роль для каждой нации. А для которой не играла, та и ходит с кольцом в носу.
— В последнее время у нас в обществе нет согласия в вопросе, как говорить о том, что такое хорошо и что такое плохо применительно к нашей истории. С одной стороны, в школу вводится «Архипелаг…», с другой — учебник истории, в котором Сталин назван «эффективным менеджером»…
— Я внимательно прочла этот учебник. Мне кажется, что стрелы общественного негодования по его поводу направлены не туда. Возмущаются: «Сталин был эффективным менеджером», — конечно, был!
Те задачи, которые он себе поставил, он исключительно эффективно выполнил! По отношению к этим задачам — да, был. А по отношению к народу огромной страны — не был.
Вопрос — в цене его эффективности. Вот была страна, у которой ничего не было, кроме ресурсов, — техники не было, инженеров погубили. Сталин хотел сделать страну индустриальной. Каким образом можно сделать это, не имея средств? Только одним — заставить людей работать, отдавая мышечную силу в условиях, где нет техники и где не надо строить ни школ, ни больниц, где люди годами будут жить без семьи…
И это он сделал. Сделал эффективно. Загнал миллионы людей в лагеря. И погубил миллионы.
Если вас это устраивает, тогда давайте изведем большую часть народа, но у нас будут летать ракеты…
Ни один наш критик не заметил другой вопиющей вещи в этом учебнике. Там сказано, что населению российских пространств соответствует определенная форма государственности, и ее воспроизводили Иван Грозный — запятая — Петр Первый — запятая — Иосиф Сталин. Они трое идут через запятую. Знаете, мы двадцать лет прожили на Западе и боролись там с сугубо русофобскими кругами, которые были убеждены, что русский народ сам хочет над собой кнута, теократического государства, сам создает себе идола, которому поклоняется.
Иван Грозный — запятая — Петр Первый — запятая — Иосиф Сталин… Те люди, которые так говорили, относились к русским, как к тараканам: ну да, у этих тараканов есть иконы, есть Большой театр, — но вообще это тараканы, неразвитая цивилизация… Писать через запятую этих трех властителей — русофобство.
Между Сталиным и первыми двумя есть колоссальная, принципиальная разница. Те были жестокими авторитарными правителями, а этот — тоталитарный. Между авторитаризмом и тоталитаризмом — ров.
Авторитарная власть требует от человека полного повиновения, она претендует на твое тело, на твое поведение в очень жестких рамках, нарушение которых карается. А тоталитарная власть помимо всего этого еще претендует на твою душу. Это уже совсем другое дело.
Вот тут ты становишься тотальным рабом.
— Сейчас много говорят об опасности возврата к прошлому. И под ним подразумевают именно тоталитарное прошлое.
— Всякое развитие — петлистое. Только по прямой двигаться — так не бывает. Но совершенно невозможен в России возврат ни к какому тоталитаризму.
При наличии компьютеров, современных средств связи, открытых границах — это невозможно. Нельзя оградить огромную страну глухим забором. Нереально.
Да, проблема власти в России стояла всегда. Но всегда была и проблема общества. У нас очень невзрослое общество.
Совершенно несамокритичное, но остро критичное к власти. К нашим революциям всегда приводила полная невозможность найти компромисс — власть и общество сталкиваются лбами, как два барана, и не идут на уступки. Никакой мостик не мог выдержать такого бодания: оба барана падали в пропасть. Александр Исаевич считал, что во всех сшибках больше виновата власть, потому что — у нее больше возможностей для маневра. Но виновато и общество.
Оно не растет. Всю свою силу и энергию оно черпает только в отталкивании, в отрицании. Конечно, всегда есть за что критиковать власть, мы и должны критиковать, должны одергивать власть и направлять в приемлемое русло, — но кроме критики мы должны и что-то позитивное предлагать и делать.
А этого не происходит — и это печально. У нас нет общественного мнения не потому, что оно запрещено, а потому, что мы сами не создаем значимых площадок для его выражения, мы сами пассивны.
Общественные деятели должны бы больше думать о том, как совершенствовать общество, как предложить ему какие-то инструменты. Всюду есть местное самоуправление — мы же ждем, что власть сама нам его предложит, сделает за нас все. Этого не будет.
И если мы не выражаем никакого протеста, значит — нас все устраивает.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)