«Женитьба» Н. В. Гоголя.&;amp;;;;;nbsp

Попытка интерпретации

Воспроизводятся фотографии сцен из «Женитьбы» в постановке санкт-петербургского Театра на Литейном и русского театра «АТРИУМ» в Чикаго.

Гоголевская «Женитьба», как правило, воспринимается продолжением и развитием темы «вечного холостяка», затрагивавшейся еще в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» . Поверхностную параллель действительно можно провести. Завязки схожи . Объяснение Подколесина с Агафьей Тихоновной напоминает беседу Шпоньки с уготованной ему «невестой». Сходны и прослеживаемые

по тексту некие истоки «холостячества»: Шпонька робок и зависим, как это описано явно, подобные качества отчетливо заметны и у Подколесина, в особенности по сценам с Кочкаревым. «Подколесин представляет собой дальнейшее развитие типа Шпоньки… которого он напоминает своей застенчивостью и боязнью женитьбы» .

Не споря с этим тезисом, попытаемся остановиться на отличиях «Женитьбы» от истории со Шпонькой и на поиске иных, более существенных параллелей.

Основное отличие Подколесина от Шпоньки состоит в том, что никто извне не принуждает его жениться, тогда как у Шпоньки, как известно,

была тетушка, сам же Шпонька о женитьбе не помышлял ни секунды. Подколесин также, безусловно, понуждаем, но совершенно иным. Он должен подтверждать статус. Подколесин отлично чувствует все аспекты своего статуса и осознает свое холостое положение как не соответствующее статусу и, таким образом, как непосредственную для него угрозу. Устранение этой угрозы совершенно необходимо для него, что ясно просматривается в первых восьми явлениях первого действия.

Женитьба есть обременительная, крайне неприятная, но неизбежная мера, ибо — «положено». В этих явлениях и далее — с Кочкаревым — вырисовывается идеальный образ этой самой женитьбы — «как будто». Чтобы сама женитьба была настолько незаметна, что ее как бы и не было.

Подколесин страдает из-за того, что не видит способа жениться не женясь. Точнее, некий способ он видит — постоянные разговоры о женитьбе, приготовления к женитьбе, хлопоты свахи, выяснения подробностей — и все. То есть он все время женится — и в этом смысле женат, требования статуса формально удовлетворены; с другой же стороны, он холост, ибо остается таким фактически.

Проблема лишь в том, что такая экзотическая плата за статус, «плата статусу», сомнительна, ибо невозможно длить это бесконечно долго, хотя сам Подколесин хочет именно этого. Именно этой бесконечной женитьбой являются диалоги со Степаном о фраке, ваксе и сапогах, равно как и все диалоги с Феклой. По понятным причинам сваха сопротивляется стремлениям Подколесина, давя, по мере утраты терпения, на все более и более уязвимые места . Однако «дожать» Подколесина удается только Кочкареву, и не одним лишь напором. Он догадывается пообещать Подколесину самое важное для него: «Пустяки, пустяки!

Только не конфузься: я тебя женю так, что и не услышишь. Мы сей же час едем к невесте, и увидишь, как все вдруг». Эту мысль он повторит еще не раз, что наряду с «хорошенькою ручкою» и похожими детьми, а также прямым давлением принесет некое условное согласие холостяцкой темы.

Подколесин дает согласие, встречается с невестой, чувствует некое воодушевление по поводу предстоящего и тем не менее сбегает в последний момент нелепо до комичности. Ничего подобного в шпонькинской истории не было, и это дальнейшее развитие сюжета заслуживает отдельного обсуждения.

Женитьба для Подколесина неприемлема абсолютно. Подколесин это чувствует, и сколько бы Кочкарев ни усыплял его бдительность , инстинкт, пусть в самый последний момент, но, безусловно, возобладал, и Подколесин, пусть даже в самый последний момент, но отпрянул. Инстинкт этот — тот же самый, что и раньше, инстинкт статуса. Статус требует не просто женитьбы, но успеха.

То есть, женившись, требуется быть состоятельным. Предположение может состоять в том, что именно этого Подколесин и не может. Подколесин — «мертвая душа» , он ходячий мундир, и живое — подразумеваемое женитьбой, увы, неизбежно — на самом деле является для него недоступным.

В этой его «мертвости» и может состоять некий главный секрет и развязки пьесы, и ее смысла.

Весь сюжет построен на том, что все прочие атрибуты статуса не требовали ничего живого и потому успешно были приобретены Подколесиным без затруднений. Женитьба же таит в себе ту опасность, что, являясь, наряду с прочим, жестким статусным требованием с одной стороны, требует сама теперь уже в отличие от всего остального реальной непосредственности — с другой. Именно этой самой непосредственности, то есть «жизни», и лишен Подколесин, о чем говорят любая его реплика и любой жест.

Поэтому он в некотором смысле уже не годится для «супружеска дела» в силу, если так можно выразиться, специфики последнего. Неудача же в деле женитьбы, то есть в отношении «супружеска дела», неприемлема по статусному кодексу тем более, и при этом гораздо хуже, нежели прежнее холостое положение. Безошибочно чувствуя эту иерархию, Подколесин и выбирает «меньшее зло» — положение холостяка, собирающегося жениться и ищущего невесту . Таким образом, ничуть не вульгаризируя, можно сказать, что страх Подколесина перед женитьбой, о котором, собственно, пьеса, имеет сексуальную подоплеку, но не в каком-то узком смысле, а вообще, как некую сферу, отличную от всего требовавшегося от Подколесина до этого и совершенно недоступную ему по причине выхолощенности в нем всего человеческого.

В этом смысле Подколесин наиболее неспособен к женитьбе из всех женихов, которые, будучи карикатурны каждый своим, в целом все же более живы, нежели он. Понятно, что Яичница совершенно меркантилен, Жевакин чудаковат, и лишь Анучкин до некоторой степени напоминает Подколесина той самой готовностью «не жениться». Если предположить эту своеобразную «бесполость» Подколесина, на которой выстроена наша интерпретация, можно отметить параллель пьесы уже не столько с ранней прозой Гоголя, сколько с петербургскими повестями, и главным образом с повестью «Нос».

Фантастический сюжет о пропаже носа в первую очередь обнаруживает исключительно статусную для главного героя необходимость этого органа. Нос полагается иметь, а Ковалев все ж таки коллежский асессор, то есть, по сути, майор . И исключительно об угрозе статусу беспокоится майор, ощупывая гладкое место, обнаружившееся после исчезновения носа. «Конечно, я… впрочем, я майор. Мне ходить без носа, согласитесь, неприлично. Какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенском мосту очищенные апельсины, можно сидеть без носа; но, имея в виду получить… притом, будучи во многих домах знаком с дамами: Чехтарева, статская советница, и другие…» Увидя свой нос молящимся в Казанском соборе, майор Ковалев не решается обратиться к нему, ибо нос одет в мундир статского советника, да еще «по другому ведомству». Мир «людей-мундиров», бессмысленный до абсурда, одинаков и в петербургских повестях, и в «Женитьбе».

Исходя из этого, «Женитьбу» было бы совершенно ошибочно рассматривать как реалистическое произведение, ибо мир Петербурга абсурден здесь ничуть не менее, чем в «Носе», целостность так же утрачена, части разъяты, смысл отсутствует. Отличаются лишь средства передачи образа; так, если в повести абсурд создается характером сюжета, то в «Женитьбе» — особенностью реплики. Выхолощенность человеческого, символически описанная в повести исчезновением носа, в «Женитьбе» приобретает вид «утраты пола».

Идейно подколесинская история — история более не Шпоньки, а Ковалева, только пропажа здесь так и не находится, почему Подколесину и приходится спасаться бегством, дабы недостаток его, никоим образом не допускаемый статусом, не сделался бы явным.

Любопытен в русле данной трактовки не столько эпизод с бегством , сколько эпизод с соглашением на женитьбу. Контролируемый инстинктом статуса «жених» предложения невесте так и не сделал ни добровольно, ни под давлением, несмотря на все данные обещания. «Растаял» он на мгновение потому , что Кочкарев выполнил отчасти свое обещание: Подколесин вроде бы оказывался женатым тем самым вожделенным способом «как бы», «вдруг», так, что он «и сам не заметил». Это настроение было катализировано некоторой чувственностью по поводу «ручки», как и раньше, при соответствующих намеках Кочкарева; однако чувственность эта ничего не решала, ибо являлась лишь своеобразным бездейственным человеческим рудиментом и не более того.

Забытье было недолгим, Подколесин понял, что все уловки Кочкарева — ложь в том самом смысле, что от «супружеска дела» ничто его все равно не освобождает; инстинкт немедленно взял верх — он в ужасе бежал.

Приведенная интерпретация «Женитьбы» как повествования о «человеке-мундире», потерявшем пол, подтверждается косвенно следующими показательными деталями. Будучи фиксирован на половой сфере, Подколесин в ней не оспособлен, о чем говорит его общение как с «невестой», так и с Кочкаревым, когда тот принимается объяснять Подколесину про то, «что у них… черт знает чего нет», и при этом Подколесин со своим «я люблю, если возле меня сядет хорошенькая» отчетливо принимает на себя роль ученика. Мысли о поле занимают его, судя по всему, существенно и с определенным оттенком.

Так, «проклятая прачка» не просто «не гладит», а при этом непременно «проводит время с любовниками». Упоминавшиеся уже диалоги со Степаном показывают не только осознание Подколесиным статусной значимости женитьбы, но и болезненную фиксированность на этом «задании». Показательна его реакция на недвусмысленную угрозу свахи в отношении возраста, о которой также упоминалось.

Таким образом, Подколесин лукавит, когда пытается изобразить, что «чувственные» аргументы Кочкарева для него новы, — тема занимает его неотступно.

Еще раз подчеркнем: все упомянутые детали подтверждают основную идею трактовки лишь опосредованно, основой же является в целом восприятие пьесы как нереалистической.

Наконец, несколько слов об оставшихся персонажах. Агафья Тихоновна при крайней статусной ее озабоченности все же менее мертва, нежели Подколесин, хотя глупа несомненно, вполне дополняя собой, наравне со свахой, картину извращенного восприятия известных ценностей.

Мотив Кочкарева, в общем, ясен — погубить Подколесина, поставив его перед необходимостью исполнить то, исполнение чего для того невозможно. Кочкарев превосходно понимает слабое место Подколесина , и поэтому даже в момент благодушия Подколесина, благодарности и согласия на брак Кочкарев и то решается оставить его лишь на минуту и лишь прихватив с собой его шляпу. Конкретные же истоки такого отношения к Подколесину, как и истоки несомненного женоненавистничества Кочкарева, остаются «за кадром».

Подведем итоги. «Женитьба» Гоголя есть очередное воспроизведение мира фантомов, из которых выхолощено все живое и непосредственное в пользу мертвого и формального . Подобно утрате носа в повести того же года, в пьесе описана некая утрата пола. Сюжет о женитьбе такого персонажа строится на сосуществовании и несовместимости фактического ее содержания со статусным ее предназначением: необходимая для подтверждения статуса женитьба является совершенно невозможной по причине своеобразной «бесполости» жениха. В «Женитьбе», таким образом, тема «вечного холостяка» соединяется с темой «человека-мундира», причем в идейном плане, на наш взгляд, отчетливо доминирует вторая.

В заключение отметим, что реализация этой темы, осуществленная на грани абсурда или же отчетливо абсурдно, встретится в дальнейшем и у других авторов и при этом будет реализована как в сатирическом, так и в трагическом ключе. Иллюстрацией первого пути является, к примеру, тыняновский «Поручик Киже», второго — кафкианское «Превращение».