Марина Цветаева, Мандельштам и Твардовский
В 1961 году было решено издать стихотворения О. Мандельштама в Большой серии «Библиотеки поэта». Твардовский, будучи в те годы членом редколлегии, писал ее главному редактору В. Н. Орлову о том, что издать произведения Мандельштама в этой серии, безусловно, нужно. Для Твардовского это вне всякого сомнения, так как поэзия Мандельштама, при всей ее крайней «камерности» и несмотря на то, что вся она — из «отсветов и отзвуков» в большей мере искусства, чем жизни, являясь тем самым антиподом его собственному творчеству, она есть и останется
В том же письме он признался, что с творчеством этого поэта познакомился по книжке, вышедшей в конце двадцатых годов, и она, хотя и не стала для него «откровением» как явления русской или западной поэзии иных масштабов, но и она «часть той поэтической школы, которую я проходил в юности, и я отмечаю это с самой искренней признательностью».
Признание неожиданное. Но для Твардовского Мандельштам прежде всего — замечательный мастер русского стиха. Другой любимый Твардовским
А какое тонкое понимание, проникновение в мир иной души — измученной, мятущейся, но бесконечно талантливой и беспредельно честной! Твардовский подметил, что в стихах Цветаевой много боли сердца, горестных раздумий, мучительных усилий выразить мир, но в них же «столько ясной и жаркой любви к жизни, к поэзии, к России и к России Советской; столько ненависти к буржуазному миру «богатых» и пафоса антифашистской направленности». И в этом — высшая оценка Твардовского. Формула «искусства для искусства» им неприемлема.
Замечена также и иная, воспитательно-образовательная роль поэзии Цветаевой: после того как особенности ее стиха станут широко известны, своего рода общим достоянием, откроется и источник, так завлекающий некоторых молодых поэтов-«новаторов» наших дней: они узнают, что щеголяют сегодня тем, что давно уже «было на свете, и было в первый раз и много лучше».
Так увидеть и так понять суть иной, далекой от твоей поэтики дано отнюдь не каждому. Впрочем далекой ли? Вот дневниковые записи Твардовского, сделанные спустя семь лет после рецензии на «Избранное».
«19 февраля 1969 г. Письма Цветаевой — чистое золото в поэтическом и этическом, в неразрывности этих смыслов. Я, что называется, «вскрикивал», .столько дорогого для меня (и как бы нового, но в чем-то смыкающегося с моими высшими «символами») вплоть до откровений вроде гениального ответа на1 вопрос, почему мы рифмуем («спросите народ, спросите ребенка»). И в этом — весь Твардовский! Для него неоспоримо, что и в жизни и в литературе надо быть предельно честным — полуправда не имеет права на существование.
В бытность редактором «Нового мира» он никогда ни с кем не церемонился и все всегда говорил начистоту
(1 votes, average: 5,00 out of 5)