Может ли Печорин быть способен на высокое чувство
Исследователи справедливо связывают эти мысли Печорина с гегелевской философией. У Гегеля же находим и противопоставление юношеского индивидуализма и зрелого, «разумного» признания объективной действительности, самостоятельно следующей по своему пути. Печорин по хочет обольщаться надеждами и не обольщается ими. Не в силу предопределения и не в результате созерцания хода жизни, будто бы непременно ведущего к прогрессу, достигается совершенство, а в борьбе личности с обстоятельствами, где главной фигурой выступает свободная личность.
Вот тут со всей наглядностью выявляется противоречивость печорин-ской натуры и противоречивость самой действительности. Если натура Печорина далека от идеальности, то и сама действительность, пусть даже дикая,- предмет романтической устремленности — потеряла уже прежний идеальный характер в сознании героя. Кавказ — это ведь не только
Извращенные страсти живут и под кавказским небом — и здесь брат продает сестру, чтобы удовлетворить себялюбие, и здесь убивают невинную Бэлу, чтобы отомстить обидчику. Печорин прекрасно знает пружины, движущие людьми, и он играет на страстях, уже далеких от первоначальной чистоты. Он убедился, что Азамат неравнодушен к деньгам, и учитывает особенности психологии юного себялюбца — добывает Бэлу ценой Карагеза. Всюду действует один закон с незначительными поправками на местные обычаи и нравы. Эгоистическая позиция Печорина, принятая им как принцип жизненного Поведения, помогает ему увидеть истинное лицо действительности и любого человека, с которым он сталкивается.
Аналитический ум Печорина разоблачает эту идиллию, докапываясь до существа характеров Казбича и Азамата. Может быть, единственным действительно «естественным человеком» выступает Бэла. В ней сохранилась природная простота чувств, непосредственность любви, живое стремление к свободе, внутреннее достоинство. Но как раз несовместимость «естественного человека» с эгоистической психологией, уже проникшей в сознание людей, окружающих Бэлу, делает неизбежной ее гибель. Бэла вырвана из привычных для нее связей не только благодаря настойчивости Печорина, но и вследствие корыстных страстей, болезненно поразивших ум и чувство ее соплеменников. Столкновение естественного, природного человека с индивидуалистическими страстями знаменует неотвратимую гибель первоначальной патриархальной целостности. В повести, с одной стороны, запечатлен важный момент крушения естественного мира под могучими ударами тлетворной цивилизации.
С другой же стороны, и Печорин уже не может приобщиться к патриархальной целостности, к первоначальным истокам бытия. Возрождение героя невозможно на почве чуждой ему действительности: «.любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедает, как и кокетство другой; если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут довольно сладких, я за нее отдам жизнь, только мне с нею скучно.» (VI, 232). Принципиально эгоистическая позиция, запятая Печориным в качестве исходного, отправного момента анализа собственных чувств и поступков, а также других людей, помогла ему прийти к этой трезвой точке зрения. Лермонтов как бы переворачивает ситуацию, возхшкшую в «Цыганах» Пушкина: естественный, а не цивилизованный человек вырывается из привычного ему мира и гибнет в чуждом ему окружении. Одновременно он дает иную ситуацию, похожую на сюжет «Цыган», но там чуть не гибнет герой («Тамань»), тогда как у Пушкина Алеко убивает Земфиру.
В «Тамани» Лермонтов сюжетную ситуацию «Бэлы» повертывает иной стороной. «Бэла» и «Тамань» повести, которые просматриваются одна через другую. Мысль Лермонтова понятна — если возрождение героя невозможно от любви дикарки, вырванной из естественной среды, то, может быть, погружение самого героя в дикий, полный опасности мир «честных, контрабандистов», некое подобие того же естественного состояния, окажется спасительным для Печорина. Однако трезвость и зоркость большого художника заставляет Лермонтова не обольщаться сладкими байроническими иллюзиями. Во-первых, сам по себе романтический мир контрабандистов столь же далек от первоначальной естественности, как и дикий, непросвещенный кавказский край. В нем царят простые, грубые отношения, но и в глубине их мысль Печорина угадывает корыстный интерес.
Вся интонация рассказа Печорина о бедном слепом мальчике звучит реквиемом безвозвратно ушедшему романтическому миру славной первоначальной стихийной вольности: «Долго при свете месяца мелькал белый парус между темных волн; слепой все сидел на берегу, и вот мне послышалось что-то похожее на рыдание; слепой мальчик точно плакал, и долго, долго.». Однако и слепой мальчик — не идеальный персонаж, а зараженный пороками маленький себялюбец.
Мир, в котором живут «честные контрабандисты», несовершенен и далек от первоначальной чистоты, его природа претерпела значительные изменения, и возврата к прежнему состоянию нет. Во-первых, сам герой, случайно попадающий в этот мир, чувствует в нем себя крайне неуютно. Среда контрабандистов одновременно и корыстная и естественная. В ней переплелись эгоистические интересы и простые чувства. Не случайно Тамань стоит на отшибе — это захолустный, заброшенный, скверный городишко, близкий как цивилизации, так и природе, но не настолько, чтобы влияние того или другого было преобладающим. Лицо ему придают и цивилизация и море. Люди здесь заражены эгоизмом, но они смелы, сильны, по-своему горды и отважны.
Интеллектуальный, цивилизованный герой вдруг теряет свои несомненные преимущества перед простыми людьми, не допускается в их среду. Он лишь может завидовать отваге, ловкости простых людей и горько сожалеть о неотвратимой гибели естественного мира. В «Бэле» простая жизнь недоступна рассказчику, в «Тамани» Печорину. В «Бэле» герой играет душами простых людей, в «Тамани» он сам становится игрушкой в их руках. Двойная задача, поставленная Лермонтовым в обеих повестях,- показать неизбежность крушения нетронутого цивилизацией мира и внутреннюю неспособность героя к очищению при соприкосновении с естественным миром,- решается на разных образах.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)