Главная тема поэтического творчества М. И. Цветаевой
Тема творчества чрезвычайно важна для Цветаевой I лейтмотивом проходит через всю ее лирику, включая в себя требовательное отношение к слову (она умеет совершенно четко подобрать определения любому явлению), неприятие эстетства, ответственность поэта перед своим читателем, стремление к гармонии, расчет на диалог с читателем. Бесконечные размышления обо всем этом порождали огромное многообразие стихов. Стихи эти могли быть посвящены различным предметам, но объединяло их одно — идея творчества.
Творческая личность в понимании Цветаевой
Неотъемлемой частью цветаевской лирики являются посвящения поэтам, современникам или предшественникам. Поэтесса обладала редким даром — уметь восхищаться талантом, быть благодарной художнику, глубоко чувствовать душу в его творениях. Далекая от окололитературной борьбы, она была начисто лишена чувства творческой зависти и ревности. Это обстоятельство позволяло ей объективно оценивать произведения коллег. Широко известны цветаевские посвящения Блоку, Ахматовой, Пушкину.
Поэтам, размышляющим о своем предназначении, свойственно обращаться к Музе. У Цветаевой Муза упоминается редко, вскользь, как будто она не видит ее особой заслуги в своем творчестве. Интересно, что в стихах, обращенных к Ахматовой, та названа » Музой плача». Надо думать, что Цветаева считала Ахматову своей вдохновительницей и имела смелость это признать.
Обращений к Музе немного: Цветаева надеется не на нее — на себя. Она стремится к постоянному самосовершенствованию, ибо в этом видит путь развития своего творчества, от которого все равно никуда не скроешься («Стол»). Поэтесса «пригвождена» к письменному столу на всем протяжении своего творческого пути, а творчество не имеет предела и ширится все больше. Но это для Цветаевой не ярмо, а напротив, «убежище от диких орд». Она всегда может укрыться в творчестве, как в тихой гавани, и в то же время, не скрываясь, говорить то, что хочет сказать.
Есть в поэзии Цветаевой тема, которая роднит ее со многими поэтами, — это взаимосвязь творчества и «неумолимого бега времени». Людям свойственно страшиться смерти и полного забвения, еще острее это чувство развито у людей искусства. Свое бессмертие Цветаева, как все творческие личности, видит в творчестве:
Для того я (в проявленном — сила)
Все родное на суд отдаю,
Чтобы молодость вечно хранила
Беспокойную юность мою.
Стремясь сохранить свою жизнь в стихах, Цветаева с редкой искренностью раскрывает перед нами свою жизнь. Это целая исповедь, охватывающая детство, юность и зрелые годы. Но даже будучи вполне взрослым человеком, Цветаева сохранила всю непосредственность детского восприятия, и мир у нее расцвечен множеством красок, чувства — свежи, переживания — глубоки. Эти многогранность и яркость возможны, благодаря редчайшему дару — безоглядной любви к жизни. Этим даром Цветаева наделяет и свою лирическую героиню, характер которой всегда непредсказуем, неожидан. В героине сама поэтесса достигает желанного бессмертия, оставаясь всегда молодой и полной творческих сил, вдохновения.
Для Цветаевой назначение творчества незыблемо: стремление к свету, полноценное участие в жизни, противостояние смерти, борьба с бездуховностью. Эти вечные человеческие ценности, совершенно искренне провозглашаемые Цветаевой, сделали ее творчество не просто известным — бессмертным.
Она в семнадцать лет пишет стихотворение, где к неизвестному прохожему обращается. из могилы:
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, —
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь,
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Однако в то же самое время Цветаева надеялась:
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я — поэт.
Моим стихам о юности и смерти
Нечитанным стихам! —
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Поэтесса как будто предсказала и собственную трудную судьбу, и долгое отторжение ее стихов значительной частью критики и читателей. После эмиграции в 1922 г. трагические нотки в поэзии Цветаевой усилились. Так, в 1925 г. она писала:
Русской ржи от меня поклон,
Ниве, где баба застится. Друг!
Дожди за моим окном,
Беды и блажи на сердце.
Ты, в погудке дождей и бед
То ж, что Гомер в гекзаметре.
Дай мне руку — на весь тот свет!
Здесь — мои обе заняты.
Здесь воспоминания о типичном русском пейзаже опять вызывают у Цветаевой мысли о загробном мире. Тяготы эмигрантского быта, западноевропейские обыватели, чуждые духовным исканиям русских изгнанников, укрепляли поэтессу в убеждении, что именно ей и ее товарищам по несчастью суждено даже в смерти сохранить всечеловеческую любовь:
Доктора узнают нас в морге
По не в меру большим сердцам.
Цветаева всегда ощущала свое одиночество — и в среде эмиграции, где большинство отвернулось от нее из-за открыто просоветской позиции ее мужа С. А. Эфрона. И в чисто поэтическом отношении — она была вне школ, вне направлений, не имела последователей и учеников. В 1931 г. в стихотворении «Страна» Цветаева выразила тоску по России, по той России, которую уже не вернуть.
Чем пугалом среди живых
Быть призраком хочу — с твоими.
И — оба нет! Разлуки — нет!
Стол расколдованном разбужен.
Как смерть — на свадебный обед,
Я — жизнь, пришедшая на ужин.
Эти стихи родились менее чем за полгода до гибели. Цветаева чувствовала, что жизнь идет к концу, к прощальной вечере — ужину. Она не хотела оставаться «пугалом среди живых» и в смерти надеялась преодолеть разлуку с родными и близкими, которых лишилась так скоро и внезапно. Здесь уже предсказан финал: 31 августа 1941 г. в эвакуации в Елабуге в состоянии безысходной тоски, потеряв всякую надежду на лучшее, Марина Цветаева покончила с собой. Четверть века спустя на ее родине вышел первый однотомник цветаевских стихов (сейчас издано уже полное собрание сочинений). Черед для ее поэзии все-таки настал, но сама поэтесса, к несчастью, до этого времени не дожила.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)