Литературное творчество Набокова
Родился Набоков 22 апреля 1899 года в Санкт-Петербурге. Отец — из старинного дворянского рода, известный правовед, один из лидеров кадетской партии, принимал участие в первом составе Временного правительства. Мать принадлежала к известному аристократическому роду Рукавишниковых. Набоков получил прекрасное домашнее образование. Он знал в совершенстве несколько языков; увлекался теннисом, велосипедом, шахматами, затем — особенно страстно и на всю жизнь — энтомологией, продолжив образование в престижном Тенишевском училище. После революции
Владимир Набоков учился в Англии, в знаменитом Кембриджском университете, после его окончания поселяется в Берлине. С начала 20-х годов молодой Набоков под псевдонимом Сирин публикует в эмигрантской печати свои стихи, перевод книги Кэрролла «Алиса в стране чудес», а затем и романы, которые вызывают яростные споры и взаимоисключающие мнения русской критики и собратьев по перу. Открыв цикл своих романов книгой «Машенька» (1926), Набоков из года в год совершенствует свою прозу и достигает подлинного мастерства
В первые годы жизни в Америке писатель порой доходил до отчаяния, перебиваясь случайной работой, но терпеливо и целеустремленно строил свой «американский дом», заводил полезные знакомства в «Нью-Йорке» и других престижных журналах, никогда не унижаясь и твердо отстаивая свои интересы. В сущности, он всегда знал, чего он хочет, и решительно шел к своей цели. Позднее Набоков читал лекции по русской и европейской литературе в Уэльском колледже и Корнуэлльском университете, выпустил ряд специальных исследований, эссе, комментариев.
В то же время он продолжает много писать. Его прекрасная книга «Другие берега» (1954) не проходит незамеченной, однако скандал, разразившийся вокруг романа «Лолита» (1955), объявленного цензурой «порнографическим», парадоксальным образом превращает Набокова в писателя с мировым именем. В 1964 году Набоков издает свой англоязычный перевод «Евгения Онегина» А. С.Пушкина, снабдив его пространными комментариями, а в 1969 году печатает роман «Ада», вызвавший огромный успех. Из талантливого русского прозаика, развившегося после революции за пределами России, Набоков превратился в американского писателя. Набоков оставил после себя огромное наследие. На русском языке им было написано восемь романов, несколько десятков рассказов (сборники «Возвращение Чорба», 1930; «Соглядатай», 1938; «Весна в Фиальте», 1956), сотни стихотворений, ряд пьес («Смерть», «Изобретение Вальса» и др.). К этому нужно добавить обширное англоязычное творчество (с 1940 года) — романы «Истинная жизнь Себастиана Найта», «Под знаком незаконнорожденных», «Пнин», «Ада», «Бледный огонь», «Лолита», «Прозрачные вещи» (1972), «Взгляни на Арлекинов!» (1974). Наиболее «русский» из романов Набокова, конечно, первый — «Машенька».
Но читателя охватывает все же особая атмосфера, воздух некой странности, призрачности бытия. Реальность и иллюзорность еще лишь слегка размыты, вещий мир и ощущения попеременно торжествуют друг над другом, не выводя победителя. Но медленное и едва ли не маниакальное воспоминание о чем-то, что невозможно вспомнить (словно после вынужденного пробуждения), преследует героя. И, пожалуй, самая характерная черта, свойственная всем проходным героям Набокова, — их максимальный эгоизм, нежелание считаться с другими.
Ганин жалеет не Машеньку и их любовь: он жалеет себя, того себя, которого не вернешь, как не вернешь молодости и России. И реальная Машенька, как не без оснований страшится он, жена тусклого и антипатичного соседа по пансионату Алферова, своим «вульгарным» появлением убьет хрупкое прошлое.
В другом романе писатель удачно совместил предмет изображения со своим методом: «Защита Лужина» (1929) в значительной степени выросла из увлечения молодого Набокова шахматами и, главным образом, — шахматной композицией. «В этом творчестве, — говорит он об искусстве составления шахматных задач, — есть точки сопряжения с сочинительством». Особенностью сюжетных сплетений в «Защите Лужина» есть обратный мат, поставленный самому себе героем — гением шахмат и изгоем обыденности. Все это изложено в предисловии, которое написал в 1964 году сам Набоков для американского и английского изданий: «Русское заглавие этого романа «Защита Лужина»: оно относится к шахматной защите, будто бы придуманной моим героем. Сочинять книгу было нелегко, но мне доставляло большое удовольствие пользоваться теми или другими образами и положениями, дабы ввести роковое предначертание в жизни Лужина и придать очертанию сада, поездки, череды обиходных событий подобие тонко-замысловатой игры, а в конечных главах настоящей шахматной атаки, разрушающей до основания душевное здоровье моего бедного героя». Здесь говорится о структуре, формостроении.
В содержании же «Защиты Лужина» легко открывается ее близость едва ли не всем набоковским романам. Она в безысходном, трагическом столкновении героя-одиночки, наделенного одновременно душевной «странностью» и неким возвышенным даром, с «толпой», «обывателями», грубым и тоскливо-примитивным «среднечеловеческим» миром. В столкновении, от которого защиты нет. В романах Набокова, в частности в «Приглашении на казнь», читатель сталкивается с одной и той же просвечивающей сквозь изощренный стиль схемой. Тип «непонятого обывателями гения», гонимого, одинокого, страдающего (а на деле зачастую глумящегося над «толпой»), стал очень популярным.
Набоковские герои словно бы отражаются друг в друге, различаясь лишь степенью своего одиночества: так, в молодом одаренном литераторе Годунове-Чердынцеве («Дар»), неряшливом в быту, рассеянном, чудаковатом, не любимом ни обывателями, ни вещами, читатель разгадает все того же Лужина, только без его крайней болезненности, а одиночество Цинцинната Ц. — если убрать фантастические декорации — напоминает неприкаянность вполне реального Ганина в «Машеньке». И замыкает этот ряд Гум — берт («Лолита»), такой же одинокий и противостоящей пошлой «толпе», но наделенный уже «даром» эротического свойства. Набоков — писатель-интеллигент, превыше всего ставящий игру воображения, ума, фантазии.
Вопросы, которые волнуют сегодня человечество — судьба интеллекта, одиночество и свобода, личность и государственный строй, любовь и безнадежность, — он преломляет в своем, особенном, ярком метафорическом слове. Стилистическая изощренность и виртуозность Набокова резко выделяет его в традиционной литературе.
«Зачем я вообще пишу? — размышлял Набоков. — Чтобы получать удовольствие, чтобы преодолевать трудности. Я не преследую при этом никаких социальных целей, не внушаю никаких моральных уроков. Я просто люблю сочинять загадки и сопровождать их изящными решениями».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)