«Нерешенный, висячий вопрос…»

Почему погиб Андрей Болконский?

Статья является фрагментом книги «Лев Толстой в школе. Лев и зеленая палочка», готовящейся к изданию в издательстве «Дрофа» .

Поведение князя Андрея на Бородинском поле, а затем вся история его медленного умирания — ключевые страницы «Войны и мира». Недаром они композиционно сопоставлены с рассказом о Платоне Каратаеве и настойчивым толстовским подчеркиванием мудрости Кутузова как полководца-непротивленца.

Эпизод ранения князя Андрея в Бородинской битве вызывает у школьников

много вопросов. Почему Толстой показывает своего героя в резерве, в бездействии, а не в первых рядах атакующих, как в Аустерлицком сражении? Почему, ну почему князь Андрей не предпринимает ни малейшей попытки спастись, когда перед ним падает граната?

Каков смысл сцен на перевязочном пункте ? Ощущают ребята и необыкновенную значительность и тайну предсмертных размышлений князя Андрея, чрезвычайно важных для концепции всей книги.

Однако школьное литературоведение никак не комментирует эти ключевые эпизоды, полагая, видимо, что эти страницы и без комментариев понятны или несущественны. Обратившись за разъяснениями

к академическому литературоведению, обнаружим, к нашему разочарованию, еще более удручающую картину. Роковой взрыв, оказывается, настиг князя Андрея лишь по причине его гордости и аристократизма, помешавших ему отскочить в сторону или броситься на землю, словом, проявить вполне понятное благоразумие.

Предсмертные же мысли Болконского и вовсе вменяются ему в вину как проповедь «пассивизма и квиетизма» или как абстрагирование от материи, «космическая изоляция» , невозможность примириться с «запутанной противоречивостью жизни», «брезгливость к жизни» и так далее.

Когда за дело взялись психоаналитики и психолингвисты, все еще более запуталось. Серия хитроумных объяснений в главе с красноречивым названием «Стыдно, ведь смотрят», посвященных поведению князя Андрея на поле Бородина , сводится все к тому же: на князя «смотрят его подчиненные, смотрят с небес его родовитые предки, наконец, смотрит на своего сына и оценивает его поступок отец , внушивший ему святое почитание и следование закону чести, родовой, дворянской и офицерской» . Поэтому Болконский не считает возможным бежать от гранаты, как это делают отпрянувшая в сторону лошадь и адъютант. С точки зрения В. Колотаева, Толстому «не нравился» герой, «который бросается на врага со знаменем, руководствуясь малопонятными мотивами» , и, в конце концов, «гордыня князя Андрея, человека невероятной духовной силы, наказывается самым жестоким и извращенным образом» . Даже «невероятная духовная сила», которую в Андрее Болконском справедливо усматривает исследователь, заключается, по его мнению, лишь в гордыне и пассионарности . В. Колотаев считает, что Гумилев рассматривал бы Болконского как пассионария.

Эта гипотеза Колотаева противоречит самому Гумилеву, ибо на самом деле Гумилев в работе «Костер этногенеза» рассматривает именно Болконского в качестве эталона чрезвычайно гармоничной личности, противопоставляя его пассионарным Наполеону, Александру Македонскому и прочим завоевателям.

Хочется задать в связи с этим и такой вопрос: неужели Толстой предпринял описание особой задачи полка князя Андрея в Бородинском сражении лишь с целью разоблачить и наказать гордыню своего героя? И неужели не имеет значения упоминание о том, что впервые чувство тревоги, непонимания того, что происходит, наконец, ужаса перед стойкостью и самопожертвованием русских охватило Наполеона именно после того, как он увидел, что русские ни на шаг не отступили, несмотря на бешеный огонь французской артиллерии? С высоты Семеновского, куда выехал Наполеон, ему было видно, что «русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана». Толстой подчеркивает, что полк князя Андрея был среди тех резервов, которые стояли «позади Семеновского». Это стояние ужаснуло Наполеона больше, чем атаки русских.

Именно в этот момент на французское нашествие «была наложена рука сильнейшего духом противника». Заметьте, по Толстому, не атака русских опрокинула французов, не потери убитыми и пленными решили дело, а превосходство «невероятной духовной силы» положило конец пассионарности наполеоновской армии. Наверное, все и определилось в тот миг, когда князь Андрей стоял перед гранатой.

А может быть, не было у Толстого замысла показать патриотизм и непримиримость? Может быть, и под духом войска герой Толстого понимает в Утро Бородина не готовность сражаться, а стойкость и самопожертвование в непротивлении? Если бы князем Андреем владела гордыня, Толстой показал бы его примерно таким же, каким он был в Аустерлицком сражении. Но в том-то и дело, что невероятная духовная сила князя Андрея выразилась в том, что гордыню свою он смирил, показав пример самопожертвования и христианско-буддийского непротивления на поле боя.

Только так, нравственным превосходством, враг мог быть побежден, вернее, уничтожен морально.

Военная, физическая сила всегда побеждалась Наполеоном. Сила же духа оказалась выше его, потому что ненасилие выше насилия. Сила духа не есть гордость. По Толстому, «высшее духовное состояние всегда соединяется с самым полным смирением» . Слова «мир» и «смирение» — родственные.

Толстой показывает, что тот, кто смирится, победит войну.

Колотаев прав в том, что князь Андрей сознает: на него смотрят с небес его предки. Но вот эту важную мотивировку поведения героя следует рассмотреть подробнее. В доме Болконских находится родословное древо князей Болконских и портрет родоначальника — «владетельного князя в короне».

Несмотря на высказанную князем Андреем иронию, традиции рода много значат для него, об этом говорит и В. Колотаев. Но какие традиции?

Родоначальник князей Волконских, из рода которых происходила мать Толстого, один из самых почитаемых на Руси святых, князь Михаил Черниговский, не сражался с татаро-монголами, а добровольно поехал в Орду на верную смерть и был там замучен за веру Христову . Было ли это бессмысленным проявлением гордости, княжеской спеси или имело какой-то таинственный смысл для наших далеких предков, сохранивших о нем благоговейную память?

Полк князя Андрея на поле Бородина не ведет войну в обычном понимании этого слова, а противостоит войне. Самое трудное — это не сражаться, а стоять под огнем неприятеля, не убегать и не драться, а обратить другую щеку к ударившему тебя, как учил Христос. Иногда эту заповедь трактуют как требование бессмысленного страдания.

Но вдумаемся в слова Евангелия: не «подставить» щеку мучителю, а «обратить» к нему другую щеку, остаться стойким до смерти учит Христос. Слова «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» означают то, что означают: проповедь стойкости, а не юродства.

Толстой в описании князя Андрея на Бородинском поле восстанавливает модель поведения христианина на поле брани. А князь Андрей — сознательно ли он следует этой модели, заповеди ненасилия, когда стоит перед готовой взорваться гранатой? Наверное, сознательно, ибо следует избранным путем и дальше: прощает злейшего своего врага Анатоля. На земле, наверное, не много было людей, столь высоко ставивших человеческую волю, как Толстой. Почему его герой доказывает истину учения о ненасилии именно таким путем — не шелохнувшись рядом с упавшей гранатой?

Да потому, что усилием воли заставил себя быть верным этому принципу до конца. Отбежать, упасть, сдвинуться хоть на шаг было бы таким же отступлением от принципа ненасилия и стойкости, как и стрелять во врага, драться. Ненасилие — это не трусость и не юродство. «Сторонник ненасилия не тот, кому недостает способности применить силу, ответить на насилие насилием, а тот, кто поднялся над насилием, кто трижды мог бы применить его, но не делает этого, потому что в нем есть сила более сильная, чем насилие» . Таковы у Толстого князь Андрей и Кутузов, противопоставившие завоевателям не оружие, а силу духа; таков Платон Каратаев, таков Петя Ростов, который приблизил победу русских и уход завоевателей не тем, что помчался в атаку, а тем, что накануне этой атаки по-братски делил обед с маленьким французским барабанщиком. «Как ни страшно и ни трудно положение человека, живущего христианской жизнью среди жизни насилия, ему нет другого выхода, как борьба и жертва — жертва до конца», — записывает Толстой в дневнике 24 июня 1893 года.

Восемнадцать веков Христос являл пример ненасилия. Но чтобы целая страна вела так войну? Вернее, так Не вела?

«Национальная русская мысль заявлена почти обнаженно. И вот этого-то и не поняли и перетолковали в фатализм!» — самое главное и самое сокровенное в «Войне и мире» обнаружил Достоевский

Толстой писал А. А. Фету 28/29 апреля 1876 года: «Перед смертью дорого и радостно общение с людьми, которые в этой жизни смотрят за пределы ее, а вы и те редкие Настоящие люди, с которыми я сходился в жизни, несмотря на здравое отношение к жизни, всегда стоят на самом краюшке и ясно видят жизнь только оттого, что глядят то в нирвану, в беспредельность, неизвестность, то в сансару, и этот взгляд в нирвану укрепляет зрение». Князь Андрей относился к таким Настоящим Людям, недаром и литературоведы порой подчеркивают, что «в продолжение всей его жизни смерть не была далека от него»

«Было бы натяжкой считать культурную ориентацию «Войны и мира» восточной, но черты общности между смыслом этого романа и чертами духовного бытия стран Востока несомненны. Есть в толстовском романе нечто родственное… и буддийской культуре дзэн, решительно отвергавшей рассудочные намерения и планы»