«Небесные жители»
Жан-Мари Густав Ле Клезио
Фрагмент
В этот день Лаллаби решила, что в школу она больше не пойдет. Было раннее Утро, где-то середина октября. Она встала с кровати, прошлепала босиком через комнату и чуть-чуть раздвинула шторы, чтобы взглянуть в окно. Ярко светило солнце, и, посмотрев наверх, она увидела кусочек голубого неба.
Внизу по тротуару семенили три-четыре голубя с взъерошенными от ветра перьями. Над крышами припаркованных машин было видно темно-синее море и белый парус, который медленно плыл по волнам. Лаллаби смотрела на все
Она отошла от окна, села за стол и, не зажигая света, начала писать письмо.
Здравствуй, дорогой папа!
Сегодня хорошая погода, небо голубое-голубое, как я люблю. Хорошо, если бы ты был здесь и видел это небо. А море синее-пресинее. Скоро зима. Начинается новый длиннющий год.
Я надеюсь, что ты сможешь приехать поскорее, а то небо и море тебя не дождутся. Сегодня утром я проснулась и представила, что я снова в Стамбуле. Вот бы зажмуриться, а потом открыть глаза и оказаться в Стамбуле. Как тогда, помнишь?
Ты купил два букета, один для меня, другой для сестры
Помнишь?
Лаллаби остановилась. Посидела, покусала ручку, глядя на письмо. Но она не читала.
Просто смотрела на лист бумаги и думала, что, может быть, на нем что-нибудь появится само: птицы начнут летать, как по небу, или, к примеру, медленно выплывет белая лодочка.
Она взглянула на будильник на столе: десять минут девятого. Будильник был маленький, дорожный, в черном футляре из кожи ящерицы, и раз в неделю его приходилось заводить.
Лаллаби стала писать дальше.
Дорогой папа, приезжай, забери будильник. Ты мне его подарил, когда я уезжала из Тегерана, Мама и сестра Лоране еще сказали, что он очень красивый. Я тоже так думаю, очень красивый, но мне он, наверное, больше не понадобится. Поэтому ты приезжай, забери его.
Тебе он пригодится. Он очень хорошо ходит. И совсем не мешает спать ночью.
Она вложила письмо в конверт с надписью «Авиа» и прежде чем заклеить его, огляделась, что бы еще туда сунуть. Но на столе были только бумаги, книги и крошки печенья. Потом она написала на конверте адрес:
Мсье Полю Ферланду, П. Р. О. К. О. М., 84, проспект Фирдоуси, Тегеран, Иран.
Лаллаби положила конверт на край стола и побежала в ванную умываться и чистить зубы. Хотела принять холодный душ, но побоялась, что шум воды разбудит маму. Все так же босиком она вернулась в комнату. Быстро надела зеленый свитер, темно-коричневые бархатные брючки и коричневую куртку. Натянула носки и высокие ботинки на каучуковой подошве.
Потом, не глядя в зеркало, расчесала свои светлые волосы и покидала в сумку то, что лежало поблизости, на столе и на стуле: губную помаду, бумажные носовые платки, шариковую ручку, упаковку аспирина. Она не знала точно, что ей может понадобиться, и стала запихивать в сумку все, что попадалось под руку: скомканный красный шарфик, старенькую кожаную рамку для фотографий, перочинный нож, фарфоровую собачку. Потом нашарила в шкафу обувную коробку и достала из нее пачку писем.
Из другой коробки она вынула большой рисунок, сложила его и сунула в сумку вместе с письмами. В кармане плаща отыскались несколько банкнот и горсть мелочи, все это отправилось туда же.
Прежде чем уйти, Лаллаби вернулась к столу и взяла только что написанное письмо. Потом выдвинула левый ящик и стала рыться во всевозможных вещах, пока не нашла маленькую губную гармошку, на которой было написано: Echo super vamper. Made in Germany.
И еще ножом нацарапано: Давид.
Секунду она смотрела на гармошку, потом и ее бросила в сумку, закинула ремень на правое плечо и вышла из дома.
На улице припекало солнце, небо и море сияли. Лаллаби поискала глазами голубей, но они уже улетели. Вдали, у самого горизонта, все так же медленно плыл белый парус, клонясь к морю.
У Лаллаби сильно-сильно забилось сердце. Оно даже подпрыгивало, громко стуча в груди. Что это с ним творилось, отчего?
Может быть, яркий свет шутил такие шутки? Лаллаби остановилась у парапета и крепко-крепко прижала к груди руки. Даже пробормотала сквозь зубы сердито:
— Ну сколько можно!
И зашагала дальше, стараясь не обращать на сердце внимания.
Люди спешили на работу. Быстро катили на машинах вдоль проспекта к центру города. Мчались, отчаянно дребезжа, мопеды. У людей за закрытыми окнами новеньких автомобилей был сосредоточенный вид. Проезжая, они отрывали взгляд от дороги и смотрели на Лаллаби.
Некоторые даже коротко ей сигналили, но она на них не оглядывалась.
Лаллаби тоже шла вдоль проспекта быстрым шагом, бесшумно ступая по тротуару каучуковыми подошвами. Только она направлялась в противоположную сторону, к холмам и скалам. Шла и смотрела на море, щуря глаза, потому что темные очки взять забыла. Ей казалось, что белый парус на горизонте, большой, треугольный, надутый ветром, движется туда же, куда и она. Лаллаби шла, смотрела на синее море и голубое небо, на белый парус, на скалистый мыс, и радовалась, что решила больше не ходить в школу.
Все было так замечательно, что школы как будто и на свете не было вовсе.
Дул ветер, трепал и путал ее волосы; холодный ветер — от него щипало глаза, краснели щеки и руки. И Лаллаби думала: как хорошо идти вот так, на солнце, на ветру, не зная куда.
Город кончился, и она вышла на тропу контрабандистов…
(1 votes, average: 5,00 out of 5)