Дмитрий Мурин: «Меня занимает вопрос: реальна ли реальность в русской литературе?»
Дмитрий Николаевич Мурин — методист, литературовед, доцент кафедры теории и методики гуманитарного образования Санкт-Петербургской Академии постдипломного педагогического образования. Заслуженный учитель Российской Федерации, кавалер ордена «Знак почета» и медали ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. Живет и работает в Петербурге.
— Дмитрий Николаевич, начну с традиционного, но неизбежного в жанре интервью вопроса: расскажите о себе, о том, как Вы когда-то пришли в профессию — сначала учителя, а потом и методиста.
—
Смутно: в какие-то карточки-схемы надо было записывать сведения о литературных героях.
Мальчиком я был «усидчивым», и поэтому в седьмом классе «сидел» дважды: вся энергия была отдана драмкружку в ДПШ Смольнинского района. Благословение на театральную сцену получил от самого Ю. М. Юрьева, но,
В тот день, когда я его получил, начался мой путь в учительскую профессию. Путь — в самом прямом смысле слова. Я шел по Ленинграду, предлагая себя Эрмитажу, Русскому музею, Публичной библиотеке, еще кому-то, уповая на то, что «молодым везде у нас дорога». Дорога была — станции назначения не было. Она нашлась в РОНО Куйбышевского района, и 1 сентября 1954 года я вошел в 8-й класс 220-й школы в качестве учителя испанского языка.
Через два года испанский язык в школах скукожился, и пришлось испанисту стать «русаком». Дальше все просто: завуч, на три года директор школы, осознание того, что руководить — не моя стихия. Значительной вехой на ухабистой педагогической дороге стала 27-я школа, первая и до сих пор единственная в городе с углубленным изучением литературы и истории.
Меня «приметила» Анна Сергеевна Дегожская, методист, известный не только в Ленинграде, и «привела» в кабинет литературы Института усовершенствования учителей, ныне Академию постдипломного педагогического образования . С тех пор тридцать восемь лет вхожу в Дом у Пяти углов…
— Вы начинали как школьный учитель. Потом стали учителем учителей. Кто из учеников Вам запомнился, знаете ли Вы, чем они занимаются и как живут сегодня?
— За годы работы в школах провел около 20 000 уроков. Я не подсчитывал поименно, но полагаю, что если собрать всех выпускников моих из «филологической», как ее называли, школы, ставших учителями, то получится целый класс. Горжусь тем, что Алла Грачева — доктор филологических наук, сотрудник ИРЛИ , что доктор философии Михаил Уваров служит в Санкт-Петербургском университете, что книги популярного поэта и литератора Николая Голя на книжных прилавках «то явятся, то растворятся», что на сцену театра Ленсовета выходит Наталья Немшилова. В Швеции живет поэтесса Римма Маркова, в Америке — художница Алла Ефимова…
А еще юристы, врачи, театральные режиссеры, работники издательств…
Мои «ученики» — также учителя литературы Санкт-Петербурга и, надеюсь, что могу так сказать, многих городов и сел Союза и России. За годы работы в ИУУ-УПМ-АППО прочел более 4000 лекций. Ездил и по стране — от Калининграда до Магадана , от Воркуты до Алма-Аты.
Мне посчастливилось выступать с лекциями о русской литературе и методике преподавания предмета в сорока шести городах, а также в Югославии и неоднократно в 1980-1990-х годах — в Болгарии.
— Дмитрий Николаевич, в течение двадцати лет Вы были членом редколлегии и автором «Литературы в школе». Печатались в «Литературе». В Интернете по запросу «Д. Н. Мурин» легко находится страница «Все книги автора». Некоторые из них, кстати, помечены на сайтах интернет-магазинов как «букинистические издания».
Я насчитала без малого шесть десятков публикаций — статей, методических очерков, книг по русской литературе и русской культуре. Есть ли среди опубликованного любимое, ставшее на годы делом жизни?
— У Евгения Иванова, друга Александра Блока, нашел понятие «тема души». Темами моей филологической и методической души стали: «Русская литература и методика ее постижения в школе» и «Петербург как феномен культуры», его душа, по слову Н. П. Анциферова, открывающаяся нам в русской литературе трех столетий.
Первая тема породила такие книги, как «Русская литература XX века: программа 11-го класса. Тематическое поурочное планирование», которая вышла в издательстве «Свет» в 1997 году и «Русская литература XIX века. Методические рекомендации в форме поурочного планирования» . Обе книги выдержали три издания, значит, оказались нужны учителям России. Методические статьи разных лет были собраны в книжке «Описание событий в романах и других произведениях урока» .
Вторая тема обернулась книгой «Санкт-Петербург в русской литературе», вышедшей в 1993-м, тоже в соавторстве. Было три издания и «Анциферовский диплом» 1996 года. Горжусь тем, что академик РАО А. В. Даринский пригласил меня участвовать в его книге «Санкт-Петербург.
1703-тысяча девятисот семнадцатого» . В 2004 году составил книжку «Русская литература XIX века. Петербургский комментарий», посвященную 300-летию моего города.
Последняя работа, опубликованная в 2009 году, называется «Пространство России в русской литературе XIX века». Две столицы, провинциальный город, деревня и поместье, мотив дороги, дороги-пути и дороги-судьбы — главы этой книги. Когда книга вышла, понял, что писать ее, думать над ней было интереснее, чем читать тобою написанное.
— И все же, поскольку далеко не все читатели успели познакомиться с Вашей новой книгой, расскажите о ней подробнее.
— В ходе работы над книгой меня занимали вопросы: реальна ли реальность в русской литературе от Радищева до Чехова? Где проходит граница между реальностью жизни и реализмом литературы? Здесь я выхожу за границы Петербурга — к просторам России: тут и облики Москвы и Петербурга, и приметы русской провинциальной жизни, и особенности крестьянского и помещичьего обихода позапрошлого века глазами Пушкина, Гоголя, Гончарова, Тургенева…
Хотелось бы, чтобы книга помогла учителю, а вместе с ним — и ученику увидеть наше стремительно удаляющееся прошлое.
— Играет ли роль в Вашей работе непосредственное общение с учителями?
— Безусловно. Однако лет тридцать назад эта «игра» звучала в мажорной тональности, а теперь все чаще — в минорной.
— Почему?
— Как представляется, педагогика, дидактика, методика 1970-х годов находились на подъеме. «Тайную свободу» исповедовала и наша текущая литература. То и другое требовало посредника, наставника, интерпретатора. Им и был методист, человек, стоящий между педагогической наукой и текущим литературным потоком, с одной стороны, и учительской практикой — с другой. За спиною этого кипения педагогических страстей была «оттепель». «Липецкий метод» сломал четырехэлементную структуру урока и дал свободу учительскому творчеству. «Шестидесятники» начали подвижки в ледовом идеологическом заторе.
Явилась идея проблемных принципов в обучении. За всем новым учитель, по крайней мере в Ленинграде, шел к методисту. А методист организовывал для него встречу с методистами-учеными В. Г. Маранцманом, М. Г. Качуриным и др. С блестящими лекторами и учеными-филологами Г. А. Бялым, В. М. Марковичем…
Да не было в ту пору ни одного видного ленинградского филолога, который хоть раз не встречался бы с нашими словесниками. Н. Н. Скатов, долгие годы бывший директором ИРЛИ, на приглашения всегда отвечал: «Для учителей — готов, это дело святое!»
Что же сегодня? «Года минули, страсти улеглись…» Сегодняшний учитель чувствует себя свободным от методической опеки, от методического контроля. А он, с моей точки зрения, необходим. Дилетантизм во многих сферах сегодняшней жизни породил в том числе невиданное количество пособий типа шпаргалок, «страдающих» низким профессионализмом.
Увы, многие учителя этого не видят и несут эти полузнания, полуметоды на урок. Дети мало и плохо читают — общее место! — а это значит, что и учителю можно мало знать, в том числе и об организации современного урока, психологии восприятия, механизме понимания литературного произведения. Учитель не отвечает за личность ученика.
Он отвечает за сдачу ЕГЭ.
Есть и, так сказать, внешние факторы. Как говорит Феклуша у А. Н. Островского, «время умаляться стало». И деньги тоже. Учителю, чтобы проехать от дома к нам в Академию постдипломного педагогического образования , надо заплатить в лучшем случае 40-50 рублей.
И обратно тоже надо добираться…
И еще одно соображение. При всяких аттестациях и выдвижениях сегодня, как правило, никто не смотрит на практический опыт учителя. Учитель оценивается по «документам» — по загадочному, но учено-иностранному слову «портфолио».
А поскольку методиста в «портфолио» не положишь, так и не стоит к нему обращаться. Прагматика и релятивизм — две координаты нынешнего дня.
— Как Вы оцениваете изменения в системе школьного образования, прежде всего — его модернизацию и ожидаемые стандарты второго поколения?
— Помните строчки: «Есть у революции начало — нет у революции конца»? Точно так обстоит дело с модернизацией образования. Я не вижу ее конца.
Пока идет модернизация, многие чиновники от образования могут жить спокойно: им есть, что есть.
Модернизация — это обновление. Но всякое ли обновление становится улучшением? Да, нужны технически оснащенные кабинеты, но нужны и книги, «толстые» журналы, которых школы лишены.
Да, нужны, вероятно, интерактивные доски, но еще больше нужны учителя, обладающие не бумажкой о «высшей квалификации», а высокой духовной, нравственной, эстетической, педагогической культурой.
В дискурсе модернизации образования забыт учитель, престижность Профессии пала. Выпускники пединститута в школы не идут. Да что там говорить! Чтобы понять итоги перманентной модернизации, я бы предложил всем сотрудникам Министерства образования и науки проштудировать Роман Алексея Иванова «Географ глобус пропил».
Проштудировать и обсудить на коллегии, а писателя представить к Госпремии.
Из школы уходит человек, а приходит менеджер, Интернет, бумажный отчет. Поэтому, как я думаю, стандарты ни второго поколения, ни третьего ничего не изменят. Но не только в министерстве или иных иерархических системах управления дело.
К. Н. Батюшков около двухсот лет назад заметил: «Речь людей такова, какова их жизнь». Если слово «речь» понимать расширительно…
— Дмитрий Николаевич, конечно, не удастся сегодня избежать и вопроса о ЕГЭ. Как Вы к нему относитесь?
— Как и положено традиционалисту, консерватору, ретрограду, обскуранту, гонителю .
Говорят, ЕГЭ «привезли» через то «окно», которое Петр прорубил в Европу. Это не так. ЕГЭ придумали два русских провинциальных помещика Добчинский и Бобчинский: «Э, — сказали мы с Петром Иванычем».
Правда, в текст комедии все буквы не попали, но это уже претензии к Николаю Васильевичу, а диалог Добчинского и Бобчинского я сам слышал «возле будки, где продаются пироги».
А если всерьез, то общественный протест должен быть направлен в несколько иную точку. Дело в том, что экзамен был всегда, был он непреложно государственным и по форме единым, «от Москвы до самых до окраин». Так что в идее нет ничего нового. Новое — форма, влекущая за собой содержание. Тест.
И тут есть противоречие. Провозгласив около двадцати лет назад принцип гуманизации образования, мы, введя тестирование, от этого принципа отказываемся! Тестирование — парадигма технократическая.
Образовательная суть предмета «литература» — это «знание-понимание», ведущее к «знанию-размышлению». Тест же по литературе требует не размышления, которое по природе полифонично, а однозначной аксиологии и умения оперировать набором заученных приемов, отвечающих лекалу КИМов.
Слышал недавно от умного тележурналиста, что у нас нынче свобода без просвещения. Тестирование по литературе — это «просвещение» без свободы. О ЕГЭ по русскому языку обстоятельно, полно и отрицательно высказался в журнале «Знамя» известнейший московский педагог Л. С. Айзерман, с которым я полностью солидарен.
Говорят, что ЕГЭ — это решение некоторых социальных проблем: коррупция, дорога в столичный вуз провинциальному таланту, решение вопроса школа-вуз… Если у родителей «провинциального таланта» есть деньги, чтобы содержать его в Москве, то все в порядке. А если нет?
Видел в Петербурге объявление на улице: «Решим проблемы ЕГЭ». А что, дети крупного губернского чиновника могут не сдать ЕГЭ?
Говорят, что ЕГЭ — это способ избавиться от субъективности в оценке компетентности учащихся. Но еще в XVIII веке Джамбаттиста Вико, итальянский философ и социолог, писал, что субъективность в гуманитарных познаниях неустранима. ЕГЭ по литературе — это пренебрежение природой гуманитарности искусства слова. Это отголосок прежних представлений о приоритете науки о природе над наукой о духе.
Фомализация убивает живую жизнь гуманитарных знаний. Учитель на устном экзамене по литературе, по истории «смотрел», как в зеркало, в ответы своих учеников и понимал, чему научил, кого воспитал, и делал выводы: и радостные, и горестные.
Что делать? Я бы отменил школьные экзамены вообще. Все!
В аттестат идут заработанные оценки. Поступление в вуз — проблема высшей школы, и я касаться ее не буду.
— В сложившейся ситуации, вопрошая словами классика, «куда ж нам плыть?». Что, с Вашей точки зрения, будет с образованием?
— То же, что было всегда. Где у нас Дальтон-план, выразительное чтение, оптимизация по Бабанскому, безмашинное программирование, составление плана образов героев, «связь с современностью», цитаты из Ленина-Сталина?.. И ЕГЭ пройдет, «дай срок», как говорил Увар Иванович у Тургенева.
Лишь бы не пришло «оно», как в финале «Истории одного города».
— А что, по-Вашему, придет? Или должно прийти, чтобы гуманитарное образование «опомнилось», «опамятовалось», «пришло в себя» ?
— Должно прийти разумное решение «проклятого» вопроса: кто мы? Мы не Европа, мы не Азия. Мы — Россия.
Осознание этого факта, факта промежуточности, бинарности нашей культуры и нашей психологии повлечет за собой преобразования во всех сферах бытия. Может быть, тогда Министерство образования самопреобразуется в Министерство просвещения, каким оно и было. Про оглядку назад для движения вперед говорить не буду.
Это трюизм.
— Чем Вы занимаетесь сегодня?
— Сегодня? Надо обладать оптимизмом Чернышевского, чтобы, находясь в одиннадцатой камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости, написать «Будущее светло и прекрасно…» Или Пушкина, для которого унылая пора — очей очарованье!
— Не хотелось бы заканчивать наш разговор на столь пессимистичной ноте, ведь тот же Пушкин, как помните, сказал и другое: «Порой опять гармонией упьюсь, // Над вымыслом слезами обольюсь, // И, может быть, на мой закат печальный // Блеснет любовь улыбкою прощальной». «Осень методиста» может быть и «золотой»…
— Хочется надеяться…
Светлана Белокурова, Учитель санкт-петербургской гимназии № 405
(1 votes, average: 5,00 out of 5)