АНЕКДОТЫ. о поэтах. Серебряного века

Как известно, Иннокентий Анненский был чрезвычайно рассеянным человеком. Так, например, он мог вернуться с какой-нибудь лекции… в чужом пальто! Его слуга — знаменитый на все Царское Село великан Арефа — кидается навстречу:

— Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! Да ведь пальто-то — чужое?!

Анненский снимает и удивленно рассматривает верхнюю одежду.

— Действительно, пальто не мое… То-то я всю дорогу из Петербурга думал: что это за портсигар у меня в кармане появился?

Созданное Борисом Прониным артистическое

кафе «Бродячая собака» располагалась вблизи Михайловской площади, В подвале старого дома. Вход был из внутреннего двора. Поэты появлялись здесь в окружении некоторого числа поклонников или, чаще, поклонниц. Как-то раз одна из восторженных почитательниц Константина Бальмонта, разгоряченная богемной атмосферой, бессонницей и вином, воскликнула, обращаясь к своему кумиру:

— Ради вас я способна на все! Хотите, я сейчас выпрыгну в окно?

— Нет! — отрезал тот. — Здесь недостаточно Высоко!

Рассеянностью, даже большей, чем Анненский, отличался поэт Михаил Ковалев, более известный под псевдонимом

Рюрик Ивнев. Он мог, например, попытаться войти в комнату… через зеркало в передней.

Однажды в какой-то из редакций Рюрик Ивнев получал гонорар за статью, длинную и довольно-таки путано написанную. Пересчитав деньги, он удивленно спросил своим высоким, несколько «птичьим» голосом:

— Простите, сколько же редакция платит за строку?

Услышав ответ, он изрек:

— В таком случае я должен был бы получить на 23 рубля 18 копеек больше: ведь в статье было 644 строки и 34 776 печатных знаков!

Получив разницу от изумленных сотрудников редакции, Рюрик Ивнев поспешил удалиться. На этот раз он попытался выйти через… окно.

Кое-кто из современников подозревал Федора Сологуба в колдовстве. И вот как-то к нему в гости пожаловал сам Вячеслав Иванов. Беседа двух поэтов затянулась.

Несмотря на все свое красноречие, пришедшему не удалось убедить хозяина в своих заветных мыслях. Раздраженный и огорченный этим Вячеслав Иванов собрался уходить. Но тут за окном начался дождь, и выяснилось, что гость пришел без зонта. Сологуб начал методично разрушать все дорогие Вячеславу Иванову представления об искусстве. Это было нестерпимо, но покинуть Дом не представлялось возможным, ибо дождь за окном только усиливался.

Незадачливому визитеру стало казаться, что это сам хозяин нарочно насылает дождь, чтобы подольше его помучить. Наконец Иванов не выдержал и решил уйти во что бы то ни стало. Однако все галоши в прихожей оказались подписаны, и на всех них почему-то стояло — И. С.

Не секрет, что многие литераторы того времени зарабатывали литературными концертами, с которыми им приходилось гастролировать по провинции. Как-то Максимилиан Волошин и Алексей Толстой отправились в подобный вояж. Для усиления программы они пригласили молодого певца-тенора и балерину, дающую отдельные концертные номера. Гастроли были трудные.

В одном городишке долго не удавалось получить помещение для выступлений. Наконец зал был предоставлен, но только потому, что чей-то вечер, объявленный накануне, не мог состояться.

Концерт начался со вступительного слова Волошина о современной литературе. Оно не произвело на публику ни малейшего впечатления. Но когда на сцене появился худенький тенор, казавшийся вдвое тоньше своего предшественника, по залу прошел легкий шум. В конце выступления, однако, аплодисментов не было. Когда же перед зрителем предстал тучный Толстой со своим рассказом, публика пришла в восторг и начала хлопать.

Завершение же чтения было опять встречено молчанием. Волошин и Толстой недоумевали. На сцену выбегает балерина — гром оваций и опять тишина по завершении номера.

При появлении Волошина, читающего свои стихи, публика прямо-таки неистовствовала.

Позже выяснилось, что зрители приняли концерт за выступление иллюзиониста-трансформатора, способного быстро и значительно менять свой облик! Именно оно, объявленное накануне в этом зале, и не состоялось.

Заработать можно было и на издании альманаха — сборника стихотворений. Но для его успеха нужны были мэтры — поэты с «именем». Для одного из таких изданий Георгий Иванов, тогда еще начинающий поэт, ездил к самому Федору Сологубу. Тот очень любезно принял молодого собрата по перу и предложил ему самому на свой вкус выбрать несколько стихотворений.

Георгий Иванов выбрал четыре, очень, по его мнению, хороших. Прощаясь, он сообщил Сологубу, что на первых порах редакция сможет заплатить только по полтиннику за строчку. Лицо мэтра стало каменным.

— Анастасия Николаевна! — крикнул Сологуб жене. — Принесите мне стихи. Там, внизу лежат, вы знаете, где. Вот, — сказал он, обращаясь уже к Иванову, и ткнул ему в руки четыре листка. — Вот вам по Полтиннику за строчку.

Специалистом по многочисленным альманахам, особенно по отысканию для их издания меценатов, считался Осип Мандельштам. И пусть фолиант, задуманный тиражом в тысячу экземпляров, на веленевой бумаге с водяными знаками и многокрасочными иллюстрациями, выходил с чудовищным опозданием тоненькой газетно-бумажной тетрадочкой без всяких иллюстраций или не выходил вовсе — молодые поэты могли какое-то время предаваться свободному творчеству и не думать о деньгах.

— Ну как ваш альманах? — спрашивали Мандельштама.

— Я разошелся с издателем во взглядах, — отвечал тот.

— И что же, он ничего не издал?!

— Нет, почему же? Он издал… вопль!

Захватив в свои сети очередного толстосума, Мандельштам долго и умело обрабатывал его, живописуя, сколь великолепным должен получиться очередной поэтический шедевр и каким событием станет его выход в свет. В наиболее патетических местах он даже читал свои новые стихи. Как-то раз в подобную обработку попал известный меценат, отпрыск богатейшего клана купцов М. От природы сентиментальный, он оказался прямо-таки раздавлен красноречием своего визави. Внимая стихам, меценат время от времени вздымал руки кверху и прочувственно выдыхал: «Крааааасииииивооооооо…»

— Чего же вы, собственно говоря, хотите? — спросил он в конце беседы, как бы освобождаясь от сладкоречивого плена.

— Поцеловать вас… — ответил растроганный Мандельштам.

Парадоксальность мышления Максимилиана Волошина была широко известна и имела многочисленных ценителей. Далеко не все могли спокойно выслушивать его рассуждения об искусстве и тем более о жизни. Как-то раз он делал доклад на заседании Московского литературно-художественного общества.

Речь шла о чем-то инфернальном в любви, вроде 666 поцелуев.

Как на грех, на заседание явился Владислав Ходасевич со спутницей и внушительным букетом желтых нарциссов. Случайно один из посетителей попросил цветок и вставил его в петлицу. Это понравилось еще кому-то, и в результате несколько человек оказались украшенными желтыми цветами. Выступление шло своим чередом, как вдруг вскочил журналист Сергей Яблоновский, очень почтенный человек, и, багровый от возмущения, заявил, что подобный доклад мерзок всем нормальным людям, кроме членов «гнусного эротического общества», имевших наглость украсить себя знаками своего «союза». При этом он указал на обладателей цветов в петлицах.

Зал взорвался бурей негодования.

Однако после выступления многие из присутствующих в тот день на заседании истязали Ходасевича просьбами принять их в этот тайный «союз». Не желая объяснять каждый раз происшедшее недоразумением, он отказывал, говоря, что для принятия требуется Чудовищная развращенность натуры. Но это не помогало: человек принимался убеждать, что в его случае это как раз имеется.

Авторитетнейшим журналом того времени была «Нива». Ее редактор, господин Марков, деликатнейший и безотказный человек, работал по двенадцать, а то и более часов в сутки, утопая в корреспонденции. С утра до позднего вечера он вскрывал письма, вытаскивал оттуда рукописи и, не читая их , запечатывал в редакционные конверты с одной и той же запиской редакции: «Милостивый государь!

Ваша рукопись, к сожалению, не подошла…» После этого оставалось только надписать адрес получателя.

Как-то одному из заправил «Нивы» пришло в голову опубликовать на страницах журнала только начинавшую входить в моду Ахматову. На его предложение дать стихи Ахматова, как и положено женщине, немного поломалась:

— У меня сейчас ничего нет… Я подумаю… Я пришлю позже…

И действительно прислала. А через месяц ей пришел ответ: «Милостивый государь! К сожалению…» Маркова об Ахматовой Не предупредили…

Бальмонт шел по ночному Парижу. Как всегда несколько навеселе. Вдруг он заметил, что у идущей впереди парижанки расстегнулась дамская сумочка. Желая быть галантным, Бальмонт бросился догонять одинокую незнакомку с громким криком: «Ваш ридикюль!» Расслышав только первое слово, дамочка бросилась наутек. Не понимая, в чем дело, поэт продолжал ее преследовать.

Так они добежали до первого полицейского, и Бальмонт был арестован, потому что по-французски Ваш означает Корова, а это для французского полицейского то же самое, что для нашего милиционера — Мусор!

Граф Василий Комаровский, поражавший современников своими замечательными стихами, был очень больным человеком. Почти половину своей недолгой жизни он провел в специальных лечебницах.

— Несколько раз я сходил с ума, — признавался он своему другу князю Святополк-Мирскому. — И каждый раз думал, что умер. Наверное, когда я умру, мне будет казаться, что я просто сошел с ума.

Едва дождавшись выхода из печатисвоей первой книги, Илья Эренбург поспешил отправить ее на рецензию Максимилиану Волошину, уже обретавшему тогда репутацию маститого критика. Однако явиться самому за ответом у него не хватило смелости, и он отправил вместо себя сестру. Увы, книга не произвела благоприятного впечатления.

Волошин упрекнул ее автора в погоне за дешевыми эффектами и даже в… ненужном кривлянии.

— Ты знаешь, — задумчиво делилась впечатлениями с Эренбургом донельзя огорченная сестра, — а этот твой рецензент какой-то странный. Где ты его откопал? Ведь он читал твою книжку…

Вверх ногами!

Много позже выяснилось, что к Волошину случайно попал бракованный экземпляр, страницы которого были неправильно вшиты в обложку. В свою очередь, именно Это больше всего и не понравилось рецензенту.

Один анекдот придуман составителем этой подборки. Читатели разоблачат мистификацию, определив, какая именно история вымышлена.

Собрал Николай Богданов, Москва