«Письмо Татьяне Яковлевой» анализ стихотворения Владимира Маяковского
Любовь в жизни каждого человека играет свою роль. Если кто-то не мыслит себе жизни без любви, то другому она «подрезает крылья». Для кого-то она свет в окне, а кто-то произносит это слово сквозь зубы, проклиная все на свете. И все-таки любовью держится мир.
Пока есть на свете любовь, жизнь продолжается. Не случайно русский драматург начала ХХ века Евгений Шварц в своей пьесе «Обыкновенное чудо» вложил в уста Хозяина-волшебника такие слова: «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец».
Такие
Правда, сама Татьяна соглашалась выйти замуж за известного поэта при условии, что он покинет Советскую Россию, находившуюся тогда в тяжелом положении. Однако осенью 1929
Своим любовным переживаниям Маяковский посвятил два произведения: «Письмо Товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой» . Оба стиха написаны в излюбленном Маяковским жанре — монологе, причем каждый посвящен конкретному лицу. Первое «Письмо…» адресовано редактору «Комсомольской правды», в которой работал поэт, оказавшийся в Париже, а второе — не предназначенное изначально для печати — передано в руки любимой женщине. Для Маяковского любовь — чувство, изменяющее человека, возрождающее его, иногда создающее заново, как птицу Феникса из пепла.
В «Письме Татьяне Яковлевой», анализ которого будет далее представлен, тема любви представлена с драматической стороны. К тому же поэт предпринимает попытку придать вечным чувствам иной смысл. Сразу в начале стихотворения в один ряд с глубоко интимными чувствами мужчины к женщине встают слова иного, социального плана:
В поцелуе рук ли, губ ли, В дрожи тела близких мне Красный цвет моих республик Тоже должен пламенеть.
Ассоциативное сближение по цвету губ любимой и знамени не кажется кощунственным: такое сопоставление вызвано желанием перевести разговор о чувстве, связывающем лишь влюбленных, в разговор о счастье миллионов. Такая нераздельность личного и общественного свойственна многим стихам Маяковского. Даже ревность обретает более возвышенный смысл:
Я не сам, а я ревную за Советскую Россию.
Два плана — личный и общественный — соединяются у Маяковского очень искусно: было бы несправедливо упрекать поэта в неискренности, ведь он действительно верил в великое будущее своего Отечества и не понимал, как можно променять его на «ужины с нефтяниками».
Напоминание о «парижской любви», вызывающей у героя презрительное отношение к «самочкам», должно стать весомым аргументом для адресата письма о необходимости вернуться в Москву. А «ужин с нефтяниками» воспринимается как акт предательства по отношению к голодной и холодной Москве, где «не хватает длинноногих». Только такая героиня, которая «в снега и тиф» шла «этими ногами», может стать с героем «бровью к брови», а значит, только она с ним «ростом вровень».
Свойственная стихам предельная откровенность подкрепляется словами о «собаках озверевшей страсти», о ревности, которая «двигает горами», о «кори страсти» — письмо как будто наполняется силой интимной страсти. Но оно все время переводится в социальный план. Такая двуплановость и определяет композиционную структуру стихотворения: всплеск страсти обуздывается, вводится в берега напоминанием об эпохе, о той действительности, полпредом которой выступает поэт.
Поэтому, когда накал чувств заставляет в конце выкрикнуть героя:
Иди сюда, иди на перекресток Моих больших и неуклюжих рук —
Слова о грядущей перемене становятся в итоге завершающими. Герой ставит точку в их споре:
Я все равно тебя когда-нибудь возьму — Одну или вдвоем с Парижем.