В произведениях русской литературы XIX века я особенно люблю и ценю три образа. Это Дмитрий Рудин, Владимир Ленский, Александр Чацкий. Три очень разных человека. И в то же время между ними есть много общего. Всех их роднит глубокий, незаурядный ум, чистота и поэтичность души При чтении комедии «Горе от ума» сначала воспринимаешь Чацкого как умного и передового человека своей эпохи и не более того. Однако, размышляя в дальнейшем над характером этого героя, я стал ловить себя на том, что примеряю его мысли, слова и поступки на себя. И постепенно
Чацкий стал для меня одним из самых близких и понятых людей. Да разве только для меня? Образом Чацкого увлекаются уже почти полтора века. Если сравнить Чацкого хотя бы с Печориным, то можно увидеть, какая между ними огромная разница. Печорин — светский лев. Он разочарован жизнью, высшим обществом, однако от мимолетных увлечений — например, княжной Мери — он не отказывается. Окажись он на месте Чацкого, он с первого же взгляда разобрался бы или с холодной, насмешливой улыбкой наблюдать за ними, или приложил бы некоторые усилия, — а для него это не составляло особого труда, — к тому, чтобы привлечь внимание Софьи.
Однако Печорин не видел в жизни ничего светлого такого, за что бы стоило ее любить. Чацкий не таков. Несмотря на свой глубокий критический ум, он верит в жизнь, в высокие идеалы. Горячий, пылкий юноша, он в это время удивительно похож на молодого Пушкина. Так же «остер, умен, красноречив», так же общителен и так же легко слетают у него с губ эпиграммы, меткие слова, хлесткие сравнения: «А Гильоме, француз, подбитый ветерком?» ;»Созвездие маневров и мазурки». Он не много наивен и неискушен в делах житейских, не видит и не понимает холодности и отчужденности Софьи. Он добродушно подсмеивается над москвичами и над московскими нравами, не замечая, что эти шутки вызывают у Софьи почти озлобление. «Не человек — змея» — говорит она о Чацком чуть ли не с ненавистью. А Чацкий верит в ее любовь. А потом он разбит, потрясен, он не может примирится с мыслью, что горячо и страстно любимая им девушка могла променять его на какое — то ничтожество, на человека, не имеющего ни собственных суждений, ни мыслей. Да, разочароваться во всем: не только в ней, но и в целом свете — это нелегкий удар. Сколько боли и горечи, оскорбленного самолюбия и гневного упрека звучит в его последнем монологе! И однако лишь в этот час он по-настоящему увидел мир, по-новому взглянул на него. Если бы Чацкий был только юношей, разочаровавшимся при первом столкновении с действительностью, то как литературный герой, наверное, давно бы кончил свой век где-нибудь в архивной пыли. Но Чацкий не только пламенный влюбленный. Это еще и человек передовых взглядов. Он не побежден. Он лишь уедет куда-нибудь, где его поймут, где ему достанется настоящее большое дело. По-видимому, он уйдет в декабристы. Он полон светлых идей преобразования общества, он с гневом обличает пороки старого общества. Как всегда, он высказывает свои убеждения резко и прямо. Его оружием являлось слово, и он великолепно владеет им. Его речь — это речь прирожденного оратора. Ни одного лишнего слова, каждая фраза словно вырвана из сердца. Например: «Как тот и славится, чья чаще гнулась шея» ; «Прямой был век покорности и страха»; «Господствует еще смешенье языков: французского с нижегородским»; «А судья кто?» И, конечно, эта резкость, пламенность не могла пройти незамеченной. «Чацкий шел прямой дорогой на каторгу, если он уцелел бы 14 декабря, то, наверное, не сделался ни страдательно тоскующим, ни гордо презирающим лицо», — писал А. И. Герцен. Я ценю Чацкого за его убеждения, идеалы. Он возмущен крепостным правом и, не скрывая, говорит об этом: «Где, укажите нам, отечества отцы, которых мы должны принять за образцы? Не эти ли, грабительством богаты?» Он рвет с министром только потому, что желает служить «делу, а не лицам». Он любит свою Родину и с сердечной теплотой говорит о ней: «Когда ж постранствуешь, воротишься домой, и дым Отечества нам сладок и приятен». И, кроме того, я люблю Чацкого просто как человека умного, чуточку горячего, у которого под маской иронии и насмешки скрыто чуткое, отзывчивое сердце, который может смеяться и грустить, который может быть зол и резок на язык, но другом может быть верным и надежным.
