Общий замысел «Вечеров на хуторе близ Диканьки»
Светлые по своему настроению произведения чередуются в цикле с повестями, отличающимися суровым колоритом; повести, отмеченные преобладанием лирики и быта, перемежаются с произведениями, насыщенными фантастикой. Рядом с солнечной, пронизанной юмором «Сорочинской ярмаркой» мы видим «Вечер накануне Ивана Купала» с его остро драматическим развитием действия. Вслед за этой повестью читатель знакомится с глубоко лирической и жизнерадостной «Майской ночью». Открывающая вторую часть цикла «Ночь перед Рождеством», проникнутая
Раскрывая высокий строй души народных героев и сопоставлении с бытовой повседневностью, чуждыми им силами, широко используя народные легенды, Гоголь строит развитие действия в своих повестях на резких переходах, на неожиданных переключениях его из одного плана в другой. Мы уже отмечали такие резкие сюжетные повороты в «Сорочинской ярмарке». Это характерно и для других повестей. «Ночь перед Рождеством» открывается картиной, в которой фантастика
Вторая картина, посвященная Чубу, переключает повествование в реально-бытовой план; основное здесь — изображение прозаического героя. Но уже совсем иной характер имеет следующая сцепа, рисующая встречу Оксаны и Вакулы. Сцена эта овеяна лиризмом, соединенным с доброй улыбкой. Картина четвертая, рассказывающая о Солохе, в известной мере, так же как и начальная сцена повести, представляет собой сплав фантастики и обыденности. А затем вновь переплетаются картины комединно-бытовые с лирическими — сначала дана сцена с Чубом, который ищет свою хату, а затем развернута картина, в которой вновь выступают Оксана и Вакула. Непосредственно за этим следует комедийная сцепа «приема» Солохой своих обожателей, завершающаяся появлением Вакулы, который уносит мешки со спрятанными в них обожателями; сцепа эта сменяется широким лирическим описанием гуляния парубков и девиц. В этой новой картине Оксана еще раз бросает «вызов» Вакуле.
В дальнейшем развитии повествования действие из лирического плана вновь переключается в сферу фантастики сцены с Пацюком и с чертом. Завершаются эти сцены диалогом: «Куда!» — произнес печальный черт. «В Петербург, прямо к царице!» — и кузнец обомлел от страха, чувствуя себя подымающимся на воздух». Но прежде чем описать путешествие Вакулы, писатель возвращается к Оксане: «Долго стояла Оксана, раздумывая о странных речах кузнеца». Л затем идут сцепы, изображающие комическое положение обожателей Солохи. И лишь после этого Гоголь дает описание фантастического «прибытия» Вакулы в Петербург, посещения им царского дворца. Петербургские картины кончаются словами: «Выноси меня отсюда скорей!» — и вдруг очутился над шлагбаумом», а следующие за ними сцены в Диканьке начинаются словами: «Утонул! ей-богу, утонул! вот: чтобы я не сошла с этого места, если не утонул!» — лепетала толстая ткачиха». Намеренно «замедляя» рассказ, писатель сопоставляет феерический успех героя с мнимой трагичностью его судьбы. Описание счастливого сватовства Вакулы завершает основную линию развития действия. Однако писатель дает еще эпилог повести, который интересен тем, что здесь находит свое завершение линия фантастики, с которой начинается произведение.
В разных своих формах принцип неожиданного переключения повествования из одного плана в другой применяется писателем и в других повестях. Внутренняя «многоплановость» «Вечеров на хуторе близ Диканьки» ясно сказывается и в их языке. Специфическими особенностями словесной структуры выделяется патетико-лирическая манера повествования, о которой мы уже говорили ранее. Существенной ее стороной является использование лексики, передающей красочность, величие описываемых явлений, событий. «Недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную течи, от себя. Тихи и покойны эти пруды; холод и мрак вод их угрюмо заключен в темно-зеленые стены садов. Девственные чащи черемух и черешен пугливо протянули свои корпи в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердясь и негодуя, когда прекрасный ветреник — ночной ветер, подкравшись мгновенно, целует их. Весь ландшафт спит. А вверху все дышит, все дивно, все торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Божественная ночь! Очаровательная ночь!» Писатель густо насыщает поэтическую речь эпитетами, чаще всего парными, носящими «эмоциональный» характер, подчеркивающими значительность, силу тех черт, которые присущи описываемому явлению — «недвижно, вдохновенно стали леса», «холод и мрак вод их», «все дивно, торжественно», «божественная ночь, очаровательная ночь».
Рядом с этим здесь отчетливо ощущается мелодическое звучание поэтической речи; она не только богата красками, но и «напевна». Эта напевность неотделима от того внутреннего ритма, который ясно выражен в данном повествовательном эпизоде, как и во многих других местах «Вечеров».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)