Сентиментальный штамп в произведениях Золя

Написать новый роман-фельетон заставили Золя не только насущная потребность в заработке и поиски популярности. Главной приманкой были новизна и необычность задуманного начинания. В письме Валабрегу от 19.11 1867 г. Золя писал: «.я собираюсь начать большую работу в «Ле Мессаже де Прованс», газете, издающейся в Марселе; начиная с 1 марта я буду печатать там длинный роман, основанный на фактах недавних уголовных процессов. Я завален документами; не знРаю, как мне удастся извлечь мир образов из этого хаоса. Работа моя скверно оплачивается, но я

надеюсь, что она наделает шума по всему Югу. Неплохо, чтобы на твоей стороне была целая область. Впрочем, я принял сделанные мне предложения, движимый. страстью к работе и борьбе. Я люблю трудности, люблю совершать невозможное. А главное, люблю жизнь и думаю, что творчество, каково бы оно ни было, предпочтительней покоя. Эти мысли заставляют меня вступать в любую борьбу, на какую бы меня не вызывали, борьбу с самим собой, борьбу с публикой».
Молодой литератор не ощущал в себе, однако, ни охоты, ни способностей стать «прожженным фельетонистом с широким полетом романтической фантазии» (Предисловие Золя к переизданию «Марсельских тайн» 1883 г.), и это отразилось в произведении.
Несмотря на многообещающее в смысле авантюрного сюжета начало — бегство шестнадцатилетней аристократки Бланш де Казалис с красавцем-плебеем Филиппом Кайолем, на типичную для фельетонной прозы структуру (мелкие главки с интригующими заголовками: «Месть г-на де Казалиса», «Погоня за влюбленными», «Скандальный процесс», «Руки, обагренные кровью» и т. п.), действие в романе Золя (особенно в 1-й и 2-й частях) развивается однолинейно (без побочных интриг) и неспешно. Оно лишено динамики и увлекательности даже в моменты весьма напряженные, как, например, бегство Филиппа из тюрьмы, куда он был брошен из-за злобных происков могущественного дяди Бланш, или спасение из рук де Казалиса ребенка Бланш и Филиппа цветочницей Финой.
Достаточно вспомнить часто надуманное, но всегда разнообразное, многоплановое и увлекательное развитие фабулы в романах Сю, блестящее мастерство драматического эпизода в «Отверженных» , чтобы убедиться в
Некоторой заостренности ситуаций, впрочем, довольно искусственных, автору удается достичь в сцене осады жандармами дома садовника Эйяса, где скрывалась Фина с маленьким Жозефом, вторичного ареста и затем помилования Филиппа (ч. III, гл. VII-VIII) и особенно в эпизоде похищения Жозефа и убийства шпиона Матеуса во время боя на Яичной площади (ч. III, гл. XVIII-XX).
Впрочем, возможно, Золя жертвовал занимательностью интриги и другими изощрениями жанровой традиции отчасти преднамеренно. Редакция «Мессаже де Прованс» сама обусловила название и тему фельетона, рассчитывая на его успех в Марселе и Эксе, и предоставила в распоряжение Золя протоколы самых крупных судебных процессов, которые волновали оба города в последнее полстолетие. Молодой автор был, очевидно, прельщен возможностью воспользоваться для нового романа своим знанием природы и нравов Прованса, а также большим количеством фактического общественного материала, который открывал новые возможности для его творчества.
Золя решил работать на основании «подлинных фактов, собранных воедино» (Предисловие к переизданию «Марсельских тайн», 1883 г.), и им, а не любовно-криминальной интриге отвел главное место в произведении. Это определило структурные особенности романа.
Приключенческая интрига и мелодраматические эффекты остаются в нем как неотъемлемая принадлежность жанра. Но, благодаря своеобразной установке автора, «Марсельские тайны» становятся каким-то новым гибридом фельетонной прозы.
Загромождая «Тайны Парижа» бесконечной цепью приключений, экзотикой уголовщины, Э. Сю фактически отдаляет от читателя, занятого вместе с автором разгадыванием авантюрных секретов и оглушенного неустанным утопическим морализированием писателя, реальную социально-историческую действительность.
Золя же, наоборот, пренебрегая заботой о фабуле, сосредоточивает свое внимание на раскрытии «социальных тайн» — язв современного капиталистического общества,
140
Прикрытых внешним лоском благопристойности и порядка. Об уровне его критики будет сказано позже. Сейчас хочется отметить жанровые и структурные моменты, отсюда вытекающие.
Основная линия интриги у невольного фельетониста из любовно-романтической, как можно было предположить, судя по началу, превращается в общественно-политическую. Преследование Филиппа де Казалисом в романе объясняется не только личными мотивами, но, главное,- ненавистью богача-роялиста к бедняку-республиканцу. Ход судебного процесса над Филиппом вызывает народные волнения, усиление политической борьбы в городе. Не даром, в одном из позднейших переизданий, не изменяя текста, Золя озаглавил роман «Социальный поединок» .
Дополнительные персонажи и факты, в противовес «романтической эрудиции» Гюго, внесены экономно, с единственным расчетом служить обличительной цели романиста. Причем уже тут употреблен прием, широко использованный позже в последнем томе серии «Три города» — «Париж». Мариус Кайоль в поисках помощи для освобождения брошенного в тюрьму брата обращается к представителям власть имущих Марселя (как Пьер Фроман с благотворительной целью к столичным верхам), что дает автору возможность изобразить различные сферы общества.
Цель Золя — собрать вокруг основной интриги возможно большее количество социально важных, с его точки зрения, жизненных документов. Поглощенный своей задачей, фельетонист привлекает факты и действующих лиц, нужных ему для критики современного общества, порой даже без органической необходимости для развития сюжета, не заботясь о том, что их иллюстративная функция слишком ясна читателю.
Присмотримся к идейным позициям собирателя документов. В этом отношении Золя тоже и продолжает, и обновляет жанровую традицию. В статьях 1880-1881 гг., говоря о Гюго, теоретик экспериментального романа будет иронизировать над «человеколюбием доброго старца», «плачущего над народом, республикой, над богом». Золя издевается также над Жорж Санд, которая, по его словам, «идеализирует буквально все — даже собак и ослов». Мы уже знаем, что теоретически молодой Золя не менее отрицательно относился к дидактике в искусстве. Однако «Марсельские тайны», как, впрочем, и все предыдущие произведения Золя, расходятся с его программной эстетикой.