«Маленький человек» в произведениях Н. В. Гоголя и А. С. Пушкина
В 30-е годы XIX века на смену архаическому, ограниченному в своих возможностях классицизму и пылкому, но далекому от жизни романтизму приходит новое литературное направление, получившее вначале название «натуральная школа», а затем «реализм». Внимание к реальной жизни и реальному человеку — основная его задача. Среди тех, кто первыми обратились к изображению жизни «маленького человека», были Пушкин и Гоголь.
Самсон Вырин и Акакий Акакиевич Башмачкин принадлежат к низшему классу. Они примерно одного возраста, живут практически
О таких вспоминают только при острой необходимости: когда нужно поменять лошадей, когда нужно переписать бумаги.
Вырин и Башмачкин ревностно служат не за страх, а за совесть, хотя без страха тоже не обходится, ибо каждый из них просто физически не может не дрожать перед высшим чином. Однако работают они все-таки за совесть, отдавая
В отличие от Вырина, у которого была любимая дочь Дуня, Башмачкин никогда не знал семейных радостей, не имел детей, не жил в уюте и не ведал, что это такое. Сотрудники его просто не замечают. На службе от него ничего не зависит, его место в любой момент может занять другой.
И Акакий Акакиевич вошел в эту роль, ни на кого и ни на что не обижаясь. Он как бы запрограммирован на автоматическую работу, не требующую ни умственных, ни духовных усилий. Он никогда не принимает решений — никому это не нужно. А Самсон Вырин должен принимать их.
И, видимо, делает это удачно, так как его зеленый сюртук украшен тремя медалями на полинялых лентах.
О сюртуке Акакия Акакиевича мы ничего не знаем, а вот о шинели — почти все. Она — действующее лицо повести, не менее важное, чем ее хозяин. Но вот прохудилась с годами, состарилась, как и сам Башмачкин, и чтобы справить новую, он экономит на чем только может, живет впроголодь.
Кульминация повести «Станционный смотритель» — приезд гусара. «Шинели» — облачение Башмачкина в новую шинель. С этого момента начинается новая страница в жизни наших героев. И если у Башмачкина шинель украли, то Дуню отец, можно сказать, сам посадил в кибитку Минского: «Чего же ты боишься, — сказал ей отец, — ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». А докатилась Дуня до самого Петербурга.
Там же, в Петербурге, на одной из улиц у Калинкина моста, расстался со своей новой шинелью и с надеждами на новую жизнь Башмачкин, переживая пропажу шинели не меньше, чем Вырин — пропажу дочери.
И Вырин, и Башмачкин, может быть, впервые в жизни принимают важное решение — главное в своей жизни, судьбоносное. Они отваживаются искать правду. И не находят ее. Растоптанные и униженные, они оба умирают от горячки. Один — от обычной, другой — от белой.
Авторы сочувствуют своим героям, страдают вместе с ними. Им не хочется отпускать их в небытие просто так. Поэтому на могилу к Самсону Вырину приезжает дочь — «прекрасная барыня с тремя барчатами».
Место захоронения Башмачкина вряд ли кому-нибудь известно и вряд ли кто-нибудь посетит его могилу. Зато об Акакии Акакиевиче будет напоминать, вселяя в чиновников страх и ужас, привидение, срывающее с прохожих шинели. Хоть какое-то возмездие за поруганную жизнь «маленьких людей»…