Плюшкин: нелюдимый человеконенавистник
Подозрительность Плюшкина великолепно проявляется и дальше, в его отношении к Прошке, Мавре и вообще к дворовым; Прошку он так аттестует Чичикову: «Попробуй что-нибудь положить — мигом украдет», а самому Прошке он заявляет: «Вот попробуй-ка пойди в кладовую, а я тем временем из окна ставу глядеть». Мавре он говорит: «По глазам вижу, что подтибрила … врешь, ты снесла пономаренку». Дворовых он так характеризует: «Им ни в чем нельзя доверять». «Народ — такие воры». «У меня народ или вор или мошенник: в день так обберут,
Подозрительность Плюшкина к дворовым сочетается с мелочными придирками и сопровождается раздражительной бранью. Стоило появиться Прошке, как Плюшкин, не смущаясь присутствием гостя и как бы бравируя своей назидательной проборкой, обрушивает на крепостного мальчика поток брани: какая рожа; глуп ведь, как дерево; дурак, дурачина; бес у тебя в ногах… чешется.
Приходит позванная Мавра — Плюшкин бранит и ее: мошенница, каналья, разбойница, экая занозистая.
Но в словах Плюшкина дворовые слышат не только мелочные придирки, недоверие и брань, угрозы за сделанное: «Вот
Речь Плюшкина пестрит назидательными сентенциями, являющимися результатом и его многолетнего жизненного опыта, и его мрачного, ворчливого характера, и его крайней подозрительности и скряжничества: «Соболезнование в карман не положишь». «Ведь что ни говори, а против слова-то божия не устоишь». «Хорошего общества человека хоть где узнаешь: он и не ест, а сыт».
Плюшкин превратился в нелюдимого человеконенавистника. Он недоверчив к людям. Характерны эпитеты, которыми он определяет людей, с его точки зрения недостойных: мотишки, воришки, мошенники.
Уже в самих этих, эпитетах виден скупец.
Речь Плюшкина сжатая, лаконичная, едкая, пересыпанная множеством просторечных слов и выражений, что делает ее еще более яркой и индивидуализированной. Вот ряд примеров: «Вот бают, тысячи душ, а подитка сосчитай, а и ничего не начтешь». «Да лих-то, что с того времени др ста двадцати наберется». «Эхва! А вить хозяин-то я!» «И такой скверный анекдот, что сена хоть бы клок в целом хозяйстве». «Он, пересмешник, видно, хотел пошутить над вами». «Однокорытниками были, вместе по заборам лазили». «Театральная актерка выманила» . «Козявки и всякая дрянь было напичкалась». «Народ-то больно прожорлив, от праздности завел привычку трескать». «Пеннику, чай, насмерть придерживается». «Здоровенный куш мужиков; березовым-то веником, чтоб для вкуса-то»; «куда запропастилась»; «вижу, что подтибрила»; «он маракует»; «ужо снесу»; «по две копеечки пристегните»; «ведь ревизская душа стоит в пятистах рублях».
Образец высшего мастерства языковой индивидуализации представляет речь Чичикова.
Своим богатством и многогранностью она способствует раскрытию этого классического образа.
Он вполне оценил значение речи вежливой, любезной, выдержанной, благопристойной: «ронял слова с весом». В 4-й главе Гоголь замечает: «Всякое выражение, сколько-нибудь грубое или оскорбляющее благопристойность, было ему неприятно». В другом месте автор говорит, что Чичиков «никогда не позволял себе в речи неблагопристойного слова».
Изумительную вежливость не только в поступках, но и в словах проявлял он еще на службе в таможне, когда он обращался к обыскиваемым с изысканной деликатностью: «Не угодно ли вам будет немножко побеспокоиться и привстать?». «Не угодно ли ваш будет, сударыня, пожаловать в другую комнату?». «Позвольте, вот я ножичком немного пораспорю подкладку вашей шинели».
Очевидно, служба научила «потерпевшего» Чичикова искусно заботиться о смягчении своих выражений из разных корыстных соображений, и этот навык пошел ему впрок и используется им позднее.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)