Анализ эпизода «Сон Ярослава» в «Слове о полку Игореве»
За почти двухвековую историю изучения «Слова о полку Игореве» наиболее авторитетные его исследователи — В. П. Адрианова-Перетц, Д. С. Лихачев, Б. А. Рыбаков, Л. А. Дмитриев, М. В. Щепкина, а до них Вс. Миллер, А. Н. Веселовский, И. Н. Жданов, В. М. Истрин, А. С. Орлов, В. Н. Перетц, В. Ф. Ржига, И. П. Еремин, Н. К. Гудзий и многие другие — пришли к заключению, что «Слово» — произведение письменной литературы, вобравшее в себя все лучшее, что создала литературная традиция домонгольской Руси. С этой точки зрения пиетет, проявляемый автором «Слова»
Высокая оценка творчества Бонна, почти столетие спустя отмеченная в «Слове», позволяет — с той или иной степенью вероятности, — сделать попытку выделить и реконструировать отрывки произведений поэта XI в., использованные автором «Слова» для сюжета конца XII столетия. Сам по себе факт подобного использования текста характерен для литературы того времени. «В средневековом произведении, — указывает Д. С. Лихачев, — кроме авторского текста, как правило, находится текст его пред-шественниов, инкорпорированный автором в состав «своего»
Для автора «Слова» подобный прием был втройне оправдан. Используя наследие Бонна, он, во-первых, отдавал должное литературной этике своего времени, во-вторых, разрабатывал сходные образы с теми же именами, которые носили его герои . Примером может служить «Похвала кагану нашему Владимиру», приписываемая киевскому митрополиту Иллариону.
В настоящем сочинении, не претендующем на охват и определение всего поэтического наследия Бонна, заключенного в «Слове», делается попытка вычленения лишь некоторых таких отрывков, в первую очередь концентрирующихся вокруг образа Святослава, и возможная реконструкция их первоначального вида. Предупреждая упреки литературоведов, склонных рассматривать «Слово» исключительно как литературное произведение, требующее специфического подхода, хочу подчеркнуть, что в данном случае я подхожу к нему как историк, воспринимая его текст как своеобразный, но тем не менее исторический источник, содержащий — при всей своей поэтической образности — достоверные и поддающиеся проверке сведения о реалиях, событиях и людях, информация о которых может носить не только позитивный, но и негативный характер в виде умалчиваний, купюр и искажения текста.
С первых же шагов исследователь структуры «Слова» встречает ряд серьезных препятствий. Вычленение инкорпорированных текстов более раннего времени оказывается затруднительным и потому, что высокий талант автора «Слова» мог органически ввести в ткань собственного произведения лучшие отрывки предшественника, и потому, что последующие редакторы и переписчики, не понимая отдельных, давно забытых ситуаций, имен, выпавших из употребления архаических слов и понятий, своими искажениями и переосмысливаниями способствовали появлению «темных мест», прямой порче, а, может быть, и частичной утрате текста4. Вот почему при попытке такого анализа приходится использовать не один какой-либо прием — выделение отрывка по ритмическому рисунку, смысловой окраске, архаическим лексемам и реалиям, противоречию поэтического образа известной действительности, — а совокупность их всех, причем особое значение получает сама историческая обстановка второй половины XI в., на которую падает время жизни и творчества Бонна.
Точка зрения Алябьева на изучение «Слова» является в значительной мере конкретным выражением идей замечательного русского педагога-демократа В. И. Водовозова, который также отвергал филологический анализ как «скучнейший разбор слов, возбуждающий зевоту и в воспитанниках и преподавателе. Подобный анализ Водовозов считал бесполезным для изучения не только литературы, но и языка: «Какая польза для практического знания языка, если я вызубрю все корни, суффиксы и окончания существительных, местоимений и глаголов, если я дойду до таких тонкостей, что буду отличать язык Нестора от языка «Слова о полку Игореве»? … Не ведут ли к этому практическому знанию всего естественнее упражнения, предполагаемые при внимательном разборе писателей?».
Что касается школьного изучения «Слова о полку Игореве», то Водовозов в этом плане трижды обращается к памятнику. Рекомендации В. И. Водовозова опираются на его общую мотодологическую концепцию о том, что литературу нужно изучать как явление общественной жизни: «Знакомя с сочинениями, я отыщу в них не только личную мысль автора, но и влияние всей окружающей среды его: природы, общества, жизни». Главное в анализе произведения, говорит Водовозов, — «определить дух известной эпохи».
В книге «Рассказы из русской истории» «Слово о полку Игореве» дано как материал для чтения школьникам младшего возраста. Произведение приводится в очень хорошем пересказе, с элементами анализа. Составитель книги как бы видит ребенка, который слушает его рассказ.
Изложение сопровождается репликами: «Чтобы хорошенько понять эту песнь, нам необходимо познакомиться с некоторыми событиями после смерти Владимира Мономаха». Или: «Теперь скажем о князьях, которые являются главными лицами в «Слове о полку Игореве». Или: «Вот происшествия, которые описаны в знаменитой песне «Слово о полку Игоревом». Кто ее сочинил — неизвестно, но, вероятно, певец был один из людей, близких к князю, и сложил ее вскоре после похода» и т. д.24
Гимназистам старших классов предназначалась специальная глава о «Слове» в книге «Древняя русская литература от начала грамотности до Ломоносова» . Говоря об идее «Слова о полку Игореве», В. И. Водовозов отмечает народность произведения: «Он искренно говорит о бедствиях земли русской, упрекает князей, что в мелких счетах и распрях они забыли общее народное дело… Рядом с несчастием Игоря он ясно видит народное горе и взывает к современным князьям, чтобы они отомстили за землю Русскую, за обиду сего времени».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)