Загадка многослойного мира

Читая первые строки рассказа, я спрашивала себя: «О чем это?» Прочитав «Тяжелый дым», я поняла, что все еще не нашла ответа на этот вопрос. Это произведение почти не поддается привычным определениям, прямолинейной трактовке. В художественном пространстве рассказа сориентироваться удивительно трудно.

Множество частностей, мельчайших компонентов, данных через призму необыкновенного восприятия героя, требуют от читателя хорошей памяти и развитого воображения.

Сначала были фонари на Байришер Плац, затем неожиданно — комната,

занавески и вот, наконец, он — герой, лежащий в комнате на кушетке. Мы ничего о нем не знаем: автор дает лишь «размытое» упоминание, что он «длинный, плоский юноша в пенсне» . Юноша находится в состоянии какой-то экзальтации, сравнимой с трансом. Набоков ведет читателя по лабиринту полусонного сознания героя, в котором то тускло, то ярко загораются странные, нелепые, а порой волшебные образы. На протяжении всего повествования в некоторые моменты читатель настолько «сживается» с этим героем, что начинает чувствовать себя на его месте. Читатель ощущает себя внутри этого «комнатного космоса», его захватывает
набоковская мистификация, его игра.

Размыта граница между реальностью и иллюзорностью, вещный мир и ощущения переплетаются в какой-то чудесный, странный узор.

Читать набоковский текст удивительно трудно. Необходимо понять, приспособиться, даже в какой-то степени «вжиться» в его манеру, чтобы внимать каждой его мысли, каждому слову. Каждая страница — препятствие, загадка, которую надо разгадать. С первого прочтения, мне кажется, понять Набокова не сможет никто.

Должно пройти какое-то время, и только после второго или третьего прочтения читателю начнет открываться подлинный смысл написанного, то глубинное, что заложено в каждом слове.

Предметы в мире Набокова несут свой определенный неповторимый «заряд», свою тайну. И «освещенное золотою зыбью ночное море, в которое преобразилось стекло дверей», и клеенчатая тетрадь, лежащая, как человек, изменивший положение во сне, и «бесчувственный мир чужого кармана» — все это живет своей жизнью, имеет свое «настроение». Писатель творит свой собственный мир, дивную галлюцинацию реальности.

Герой лежит на кушетке, в полудремоте улавливая звуки, доносящиеся с улицы, и представляя, что происходит в гостиной. Время как бы застыло, его просто нет. Это состояние героя двойственно: с одной стороны, он отгородился от реальности, а с другой — он «с дотошной отчетливостью» представляет голые ветви деревьев, витрины, магазин ламп…

Для него нет реальности как действия, как того, что происходит, а есть только ощущения от этих предметов.

Но затем время вдруг появляется и, хотя не сразу, начинает медленно «течь». Герою еще кажется, что его тело, его земная сущность как бы «растворены» в пространстве, а есть лишь чувства, ощущения: «…его рукой мог быть, например, переулок по ту сторону дома, а позвоночником — хребтообразная туча через все небо с холодком звезд на востоке». Это описание, казалось бы, нелепо, но каким-то инстинктивным чувством читатель понимает его.

Это «полудушевное» и «полуфизическое» состояние героя совершенно необычайно. В сумраке его сознания происходит нечто неописуемое, понятное, может быть, лишь самому автору.

Но поражает в этом рассказе не только содержание, но и его форма. Красота и стройность литературного слога, свобода стиля здесь не скованы рамками литературных словесных оборотов и эпитетов , что так же, как и множество мелочей, создает неповторимое впечатление живости происходящего. Описания поверхности предметов, сравнения мне кажутся поистине виртуозными: «рассыпанный по зыби желтый блеск тамошней лампы», «как сквозь медузу проходит свет воды и каждое ее колебание, так все проникало через него», «полосатая темнота в комнате»…

Автор как бы «играет» ими, немного поддразнивая читателя своим мастерством.

Итак, продолжаю читать дальше. Неожиданно сменившие «освещенное золотою зыбью ночное море», совсем не поэтические, незамысловатые строки о зубах заставляют удивляться все больше и больше. Прием пародии и иронии неизменно возникает в рассказе, как только намечается «призрак» жизнеподобия.

В первый раз так было с дверьми, к которым был приставлен стул «ввиду поползновения дверей разъезжаться». Теперь же ирония звучит в словах о «пропасти», которую оставляла за собой выпавшая пломба. Для описания состояния героя, его окружения писатель употребляет какие-то фантастичные слова, потому что других слов для этого нет и быть не может.

Хотя неверно сказать «употребляет» — он их просто чувствует.

Образ героя начинает проясняться: «пенсне, черные усики, нечистая кожа на лбу». Интеллигент, возможно, уставший от жизненных реалий, видящий во всем нечто особенное, не поддающееся описанию. Какая-то сила терзает его душу, но пока нельзя с уверенностью сказать, что это за сила. Он вспоминает тот тяжелый, «сонный» дым из трубы, который «не хотел подняться, не хотел отделиться от милого тлена».

Что в этом дыме так приковало его внимание? Загадка. Да и сам герой — загадка. Автор выхватил какой-то момент из его жизни, просто «сонный» вечер, и решил познакомить читателя с ним без всяких объяснений.

Да и вряд ли это можно назвать «знакомством», учитывая множество недосказанностей, многоточий. Поэтому кажется, что рассказ как бы предполагает продолжение, является фрагментом глобального художественного целого. Читатель может только делать предположения и гадать, что же это за человек. Возможно, в этом «тяжелом дыме» герой увидел нечто созвучное своему состоянию: он, как и этот дым, не хочет признать и отвергает эту реальность, пребывая в полузабытьи, но обстоятельства заставляют его «подниматься».

Сознание героя окутывает этот «тяжелый дым», непонятный и загадочный…

Набоков по-новому для меня строит отношения между автором и читателем. Автор здесь выступает в роли некоего составителя загадок, а читатель — в роли воображаемого разгадчика. Именно в этом я вижу «ценность» рассказа: настоящая борьба здесь ведется не между его героями, а между автором и читателем.

Набоков не преподносит читателю никакого нравственного «урока». Здесь нет идеи как таковой, но все, тем не менее, очень сложно. Жизненность в том и состоит, что в рассказе нет отвлеченных идей — есть сама жизнь, то есть то, что происходит здесь и сейчас.

Автор раскрывает перед читателем такие глубины человеческого сознания , о которых он даже не подозревал. Писатель как будто рассказал некий призрачный сон, который читатель не мог вспомнить… Он рассказал его, ничего не объясняя, потому что это не надо объяснять.

Созданный в рассказе Набоковым мир кажется мне многослойным и многоцветным. Герой находится и в воображаемой реальности, и — «сомнамбулически» — в настоящей, и одновременно он в какой-то момент начинает остро ощущать то, что неизбежно должно произойти в будущем . И опять герой вспоминает про таинственный синий дым. Теперь он каким-то непостижимым образом связан с этим болезненным «воспоминанием о будущем», становясь своеобразным лейтмотивом: вся ночь в какой-то призрачной дымке.

Чувствительная натура героя на протяжении рассказа не выдерживает, в конце концов разражаясь восторженными, несколько «болезненными» стихами. Набоков открыл нам новую грань его характера, оставив несколько неожиданный, обескураживающий, открытый конец.

В сущности, этот рассказ весь сосредоточен на проблематике сложных закономерностей человеческого сознания, на вопросах о возможности и границах человеческого восприятия.

1 звезда2 звезды3 звезды4 звезды5 звезд (1 votes, average: 5,00 out of 5)


Сейчас вы читаете: Загадка многослойного мира