Реалистическое изображение Горьким дна общества
Время, обстоятельства жизни, породившие социальное «дно», побудили Горького обратиться к новой для него теме. В Казани, в Нижнем Новгороде, Москве и Петербурге писатель видел обездоленных людей, изгоев общества, босяков, сброшенных в подвалы и ночлежки. У писателя явилась жгучая потребность рассказать о них и даже представить на театральных подмостках. Пусть все увидят изнанку жизни.
Пьеса открывается развернутой ремаркой, воспроизводящей подвал, похожий на пещеру. Упоминание последней не случайно. Люди обречены здесь жить какой-то
Я вижу слева маленькую каморку, отгороженную ситцевым пологом, за которым лежит больная, умирающая Анна. Где-то справа другая каморка, принадлежащая вору Ваське Пеплу, имеющему возможность жить отдельно, независимо. В центре за наковальней копошится бывший рабочий Клещ и что-то напряженно чинит своим инструментом. Отчетливо
Перед моим взором предстает Актер, страдающий от алкоголизма; Барон, вечно бранящийся с проституткой Настей; Татарин с подвязанной раненой рукой. Жизнь обездолила всех этих людей. Она лишила их права на работу, как Клеща; на семью, как Настю; на благополучие, как Барона; на профессию, как Актера. Этих людей, которые так любят свободу, жизнь по существу лишила и этого блага. И не случайно ночлежку свою они воспринимают как тюрьму, распевая в своей песне: «Солнце восходит и заходит, а в тюрьме моей темно».
И далее: «Днем и ночью часовые стерегут мое окно». В этих условиях ни о какой свободе не может идти речь. Но что это за «часовые», о которых поется в этой скорбной песне? Здесь содержится намек на хозяев жизни, угнетающих этих обездоленных людей и высасывающих из них последние соки.
Таков, например, Михаил Костылев, содержатель ночлежки. В первом действии пьесы, повстречав Клеща, он произносит: «Сколько ты у меня за два-то рубля в месяц места занимаешь? Надо будет накинуть на тебя полтинничек». И тогда Клещ бросает ему негодующие слова: «Ты петлю на меня накинь, да и задави».
Горький здесь использует игру слов, опирается на многозначность слова «накинуть». В этом обмене репликами в Костылеве обнаруживается характер хищника, спрута. Костылев может много рассуждать на религиозные темы, говорить о масле в лампаде и набожно вздыхать.
Но вся эта набожность мгновенно улетучивается, когда он оказывается один на один со своей жертвой. Тогда он может неистово топать ногами и истерически кричать: «Поганая нищая шкура…» Ценность человека для этого мещанина определяется наличием у него собственности, капитала. А раз его нет у его жены, то в ее адрес могут сыпаться подобные оскорбления. Тем более это относится к обитателям ночлежки, у которых часто пятака нет за душой.
Поэтому их можно топтать, унижать, гнать. Своей елейной речью и повадками паука-кровопийцы Костылев чем-то напоминает Иудушку Головлева. Родственна хозяину ночлежки и его жена — жадная, грубая, злобная и жестокая Василиса.
Свою озлобленность на мужа она нередко выливает на своего любовника Ваську Пепла, увлекшегося ее сестрой Наташей, и на других ночлежников, которых она люто ненавидит. Достаточно вспомнить, как набрасывается она на гармониста Алешку: «Я тебе сказала, чтобы духу твоего здесь не было», а, обращаясь к Насте, она вопрошает: «Ты что тут торчишь? Что рожа-то вспухла? Чего стоишь пнем?
Мети пол!» Не случайно Буйнов дает ей такую обобщенную характеристику: «Сколько в ней зверства, в бабе этой». Да, это именно зверства. Об этом же свидетельствуют и поступки Василисы. Из ревности она обваривает кипятком и калечит робкую Наташу, свою сестру, а Ваську Пепла, удачно использовав для расправы над мужем, спроваживает на каторгу. Всех разметала, всем отомстила.
Власть этих хозяев жизни надежно охраняют такие, как полицейский Медведев, обитающий в ночлежке и считающий, что нужно всех и вся бить «для порядку». Вот они, те часовые, которые денно и нощно стерегут окно той «тюрьмы», в которой по многим жизненным обстоятельствам оказались заключенными обитатели «дна». Но все эти персонажи предстают у Горького не только как жертвы царящей несправедливости, но и как яркие, неповторимые натуры, как люди, способные о чем-то думать, мудро размышлять, мечтать. Так, Актер мечтает о том, чтобы вылечиться от алкоголизма и, может быть, снова вернуться на сцену, где он когда-то так блистал.
У него было особое, артистическое имя — Сверчков-Заволжский. Теперь вот, правда, не осталось имени, ныне к нему обращаются только с кличкой Актер, но все равно он мечтает о сценической славе. Вот и Настя лелеет свою мечту.
Ей грезится французский студент по имени Рауль, о котором она прочитала в книжке «Роковая любовь» и которого она страстно любит. Правда, она иногда путает его имя и называет Га-стоном, а тут еще Барон потешается над нею: какая, дескать, у нее, у проститутки, может быть любовь к студенту? Но все равно она мечтает.
Клещ смутно надеется вырваться из ночлежки и вновь начать жизнь рабочего человека. Он люто ненавидит праздных ночлежников, называет их рванью и золотой ротой, ему глядеть на них стыдно. Правда, в осуществлении этой мечты серьезной помехой является его больная жена, которая, словно цепями, приковала его к подвалу. Но все-таки он надеется…
Сокровенное желание есть и у Анны, на долю которой выпали бесконечные муки и/страдания. С душевной болью она произносит: «Не помню, когда я сыта была… Над каждым куском хлеба тряслась, всю жизнь мою дрожала… Мучилась… как бы больше другого не съесть… всю жизнь в отрепьях ходила…
Всю мою несчастную жизнь». Тем не менее измученная Анна смутно надеется пожить еще немного, ради чего она готова еще потерпеть. Васька Пепел мечтает о свободной и раздольной жизни, когда его не будут называть презренной кличкой «Вор», когда он сможет жениться на Наташе и уехать с нею. Он желает так жить, «чтобы самого себя можно мне было уважать». Однако в самом его прозвище «Пепел» заключен двойной смысл.
С одной стороны, подчеркивается его основательная уже испепелен-ность, а с другой — дается намек на какие-то живые искры, а может быть, и пламя надежды, таящееся под этим пеплом. Лишь два персонажа, находящиеся в этой ночлежке, явно не склонны о чем-либо мечтать: это Бубнов, подверженный «злющему запою», и Барон, у которого все осталось в прошлом. Примечательна фамилия это го Барона, который, как и Актер, давно утратил свое имя. В момент особого пьяного возбуждения он неожиданно вспоминает, что дед его звался Густав Дебиль. С одной стороны, это пышная, аристократическая, французских корней фамилия, а с другой — слово, происходящее от французского de bille и рождающее представление о подлинном дебиле, физически и психологически выродившемся субъекте, ставшим сутенером у проститутки.
В эту трагически печальную ночлежку является Лука, он начинает старательно поддерживать мечтания людей «дна». Он укрепляет веру Анны в благополучную загробную жизнь, поддерживает мечтания Насти о возможной пылкой любви, вселяет в сознание Актера веру в возможность излечения от алкоголизма в бесплатной лечебнице. Он подхватывает слова Пепла о вольной жизни, рассказывает ему о Сибири, где, оказывается, нужны такие люди, как Васька Пепел.
В конце третьего акта Лука незаметно исчезает. И всем незадачливым мечтателям приходится вновь столкнуться с реальной действительностью, безнадежной и беспросветной. Снова нищета, болезни, пьянство, карточные игры, воровство, проституция, безжалостный гнет.
И теперь им, поднявшимся на крыльях мечты и словно ударившимся о глухую непробиваемую стену жизни, становится еще тяжелее. Разбиваются их надежды, сердца, трагически завершаются судьбы. Наташе ошпаривают ноги, и она попадает в больницу. Васька Пепел отправляется в Сибирь, но за казенный счет, становясь каторжником.
Анна умирает. Клещ примиряется с окружающим его бытом. Толчок к трагическим развязкам дает пламенная речь Сатина о Человеке, ибо становится невыносимо сопоставлять то, каким человек должен быть, с тем, в какое положение он ныне поставлен.
И вот кричит, мечется, бунтует Настя, полная исступленного отчаяния, а Актер отправляется на пустырь, чтобы там «удавиться». Горький скорбит о таком униженном существовании человека, о столь трагической его судьбе, на которую тот обречен в условиях бесчеловечной действительности. И всем пафосом своей пьесы он протестует против такого порядка вещей. Он тоже мечтает — вместе со своим Сатиным — о таком будущем, при котором имя человека будет звучать гордо. Прекрасно будущее, в котором все будет в человеке и все — для человека, когда люди забудут о существовании самого «дна».
К сожалению, нам не довелось еще дожить до этого будущего, но горьковская пьеса укрепляет, нас в надежде, что оно может наступить.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)