Описание изложение эпизода смерти Ленского
Смерть Ленского описана иначе, чем все остальные. Это кульминация фабулы, событие, решающее судьбы всех главных героев. Можно снисходительно относиться к Ленскому, подмечать все иронические сентенции о нем, щедро рассыпанные Пушкиным, но нельзя пройти мимо того, что гибель юного поэта и в авторе, и в его героях (даже поначалу в Ольге, олицетворяющей человеческий и литературный стандарт), и в читателях-персонажах (например, в «горожанке молодой»), и просто в читателях постоянно отзывается горечью и состраданием. В. Г. Белинский, несмотря на
— В тоске сердечных угрызений,
— Глядит на Ленского Евгений.
— «Ну, что ж? убит», — решил сосед.
— Убит!. Сим страшным восклицаньем
— Сражен, Онегин с содроганьем
— Отходит и людей зовет.
— (VI, 132)
Зарецкий произносит свою реплику нарочито регистрирующим тоном, но его ровное «убит» отзывается в душе Онегина «страшным восклицанием».
Смерть Ленского занимает фактически всю вторую половину романа. Она, можно сказать, размножена в тексте, парадоксально неоднократна. Если беглых замечаний о смерти множества персонажей мы почти не запоминаем, то убийство Ленского подчеркнуто происходит дважды: Онегин повергает его «длинным ножом» в сне Татьяны и убивает из пистолета на дуэли. Ведь в поэтическом мире сон и явь одинаково реальны (12)-. Описана также смерть поэта в обывательском модусе. Ленский как бы убит один раз предварительно, другой — по-настоящему и еще раз умирает посмертно. Абсолютное событие, с одной стороны, усиливается этими повторами, с другой — становится вероятностным. За текстом в пропущенной XXXVIII строфе шестой главы спрятан героический модус гибели:
— Он совершить мог грозный путь,
— Дабы последний раз дохнуть
— В виду торжественных трофеев,
— Как наш Кутузов иль Нельсон,
— Иль в ссылке, как Наполеон,
— Иль быть повешен, как Рылеев.
Кстати сказать, высокий модус XXXVII строфы предварен в XXXVI, цитируемой гораздо реже. В ней гибель поэта дана на реминисценциях множества скорбных элегических сетований с характерным восклицанием «где»:
— Увял! Где жаркое волненье,
— Где благородное стремленье
— И чувств и мыслей молодых,
— Высоких, нежных, удалых?
— Где бурные любви желанья.
Итак, смерть Ленского с ее разнообразными отзвуками по всей второй половине романа (совсем вне мотива остается лишь четвертая глава, хотя «обертоны» есть и в ней) получает гораздо больший вес, чем все остальные смерти, вместе взятые. Наше первоначальное впечатление о смерти как о естественном моменте в круговороте бытия вдруг резко смещается по большой амплитуде смысла. Сначала жизнь и смерть почти приравниваются друг к другу, а затем смерть оказывается драматическим событием. Пушкин спокойно позволяет остаться этой антитезе, и две оценки смерти рождают структурно-смысловое напряжение своим неснимающимся противоречием.