Мир и личность
Кризис патриархального мира и патриархального сознания оста-
Ется в центре авторского внимания и в «Грозе». Но в этой драме Остро-
Вский придает проблеме совершенно иное звучание, рассматривает ее
Под принципиально новым углом.
Классицистическая «окаменелость» персонажей глубоко соответ-
Ствует всей системе патриархального мира. Это его неспособность к
Изменениям,, его яростное сопротивление любому чужеродному эле-
Менту порабощает всех, входящих в круг патриархального мира, фор-
Мирует души, неспособные
Безразлично, нравится им эта жизнь или нет — в другой они жить просто
Не сумеют. Герои пьесы принадлежат к патриархальному миру, и их
Кровная с ним связь, их подсознательная от него зависимость — скрытая
Пружина всего действия пьесы; пружина, заставляющая героев совер-
Шать по большей части «марионеточные» движения, постоянно подчер-
Кивать свою несамостоятельность, несамодостаточность. Образная сис-
Тема драмы почти повторяет общественную и семейную модель
Патриархального мира. В центр повествования, как и в центр патриар-
Хальной общины,
Этого малого мирка — старшая в семье, Марфа Игнатьевна. Вокруг нее
Группируются на различном отдалении члены семейства — дочь, сын,
Невестка и почти бесправные обитатели дома: Глаша и Феклуша. Та же
«расстановка сил» организует и всю жизнь города: в центре Дикой (и не
Упомянутые в пьесе купцы ем уровня), на периферии — лица все менее
И менее значительные, не имеющие денег и общественного положения.
От мира Калинов отгородился столь прочно, что вот уж больше
Века не проникает в город ни одно веяние живой жизни. Посмотрите на
Калиновском «прогрессиста и просветителя» Кулигина! Этот механик-
Самоучка, чьи любовь к науке и страсть к общественному благу ставят
Его на грань юродства в глазах окружающих, все пытается изобрести
«перпету-мобиль»: он, бедняжка, и не слыхал, что в большом мире
Давным-давно доказана принципиальная невозможность вечном дви-
Гателя. Он вдохновенно декламирует строки Ломоносова и Держави-
На, и даже сам пишет стихи в их духе. И оторопь берет: будто не было
Еще ни Пушкина, ни Грибоедова, ни Лермонтова, ни Гоголя, ни Некра-
Сова! Архаизм, живое ископаемое — Кулигин. И его призывы, ем идеи, его
Просветительские монологи об общеизвестном, о давно открытом кажутся
Калиновцам безумными новшествами, дерзостным потрясением основ:
«Дикой. Да гроза-то что такое, по-твоему? А? Ну, говори!
Кулигин. Электричество.
Дикой (топнув ногой). Какое еще там елестричество! Ну как же ты
Не разбойник! Гроза-то нам в наказание посылается, чтобы мы чувст-
Вовали, а ты хочешь шестами да рожнами какими-то, прости господи,
Обороняться. Что ты, татарин, что ли? Татарин ты? А? Говори! Татарин?
Кулигин. Савел Прокофьич, ваше степенство, Державин сказал:
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю.
Дикой. А за эти вот слова тебя к городничему.»
Ни громоотводы, ни Ломоносов, ни вечный двигатель Калинову не
Нужны: всему этому попросту нет места в патриархальном мире. А что
Же происходит за его границами? Там бушует океан, там разверзаются
Бездны — словом, «Сатана там правит бал». В отличие от Толстого,
Полагавшего возможным параллельное и независимое существование
Двух миров: патриархального, замкнутого на себе и неизменного, и
Современного, постоянно меняющегося, Островский видел их принци-
Пиальную несовместимость, обреченность застывшей, не способной к
Обновлению жизни. Сопротивляясь надвигающимся новшествам, вы-
Тесняющей его «всей стремительно несущейся жизни», патриархаль-
Ный мир вообще отказывается эту жизнь замечать, он творит вокруг
Себя особое мифологизированное пространство, в котором — единст-
Венном — может быть оправдана его угрюмая, врачебная всему чужому
Замкнутость.
Вокруг Калинова творится невообразимое: там с неба падают це-
Лые страны, населенные кровожадными народами: например, Литва
«на нас с неба упала. и где был какой бой с ней, там для памяти курганы
Насыпаны». Там живут люди «с песьими головами»; там вершат свой
Неправедный суд султан Махнут персидский и султан Махнут турец-
«Нечего делать, надо покориться! А вот когда будет у меня миллион,
Тогда я поговорю». Этот миллион даст Кулигину на судилище «право
Сноса», будет самым веским аргументом в его пользу. А пока миллиона
Нет, умница Кулигин «покоряется». Покоряются, ведя свою тихую
Обманную игру, все: Варвара, Тихон, лихой Кудряш, покоряется затя-
Нутый уже в замкнутое пространство Калинова Борис. Катерина же
Покориться не может. Выродившаяся в патриархальном сознании в
Пустой обряд Вера жива в ней, ее ощущение вины и греха прежде всего
Личностно; она верует и кается с пылом первых христиан, не закосте — !
Невших еще в религиозной обрядности. И это личностное восприятие
Жизни, Бога, греха, долга выводит Катерину из замкнутою круга и
Противопоставляет ее калиновскому миру. В ней увидели калиновцы
Явление куда более чужеродное, чем горожанина Бориса или деклами-
Рующет стихи Кулигина. Потому Калинов и организовался в судилище
Над Катериной.
В блестящем этюде «А судьи кто?» В. Турбин тонко исследует тему
Суда в «Грозе»: «Никого не хочет судить Кулигин. С усмешечкой укло-
Няется от роли судьи простушка Варвара: «Что мне тебя судить? У меня
Свои грехи есть.» Но не им противостоять охватившему Калинов массо-
Вому психозу. А психоз разжигают две мельтешащих на сцене чудачки:
Странница Феклуша и барыня с лакеями.» Феклушины повествования
О Махнутах и людах с песьими головами представляются Турбину важ-
Нейшим элементом поэтики пьесы: «И глядятся друг в друга, будто в
Зеркало, два мира: фантастический и реальный. И опять мы встречаем-
Ся со сборищем монстров, кентавров. Правда, на сей раз их причудливые Н
Фигуры — только фон, на котором, по мысли скиталицы-странницы, С
Яснее выступает праведность суда, творимого здесь, в Калинове. Этот
Суд затаился в ожидании жертвы. И жертва является: в раскатах грома,
В сверкании молнии раздается естественное, честное слово взалкавшей
Очищения грешницы. А что было дальше, слишком известно. Где-то в
Царстве Махнутов турецкого и персидского Катерину, может быть,
Помиловали бы; но в Калинове пощады ей нет.
Гонимая в бездну, в пропасть всепроникающим, всенастигающим
Словом самодеятельном суда, грешница уходит из жизни: «В омут
Лучше. Да скорей, скорей!»‘
(1 votes, average: 5,00 out of 5)