Cочинения по теме — Лирический герой Карамзина — Тема свободы в лирике Жуковского — Роль Карамзина как предшественника Жуковского — Субъективизм, как закон творчества Карамзина — Критерий ценности исторических событий в произведениях Карамзина Мажорный настрой, сложившийся в литературе к середине века, был связан со стремлением писателей дать своему читателю (в том числе и венценосному!) пример служения отечеству, достойный подражания. Однако позже, когда Екатерина II стала пытаться использовать «блистательное» направление
в реакционных целях укрепления самодержавной власти, с ее намерениями повели упорную борьбу «писатели критические». «Неутомимым бойцом» против подьячих назвал Карамзина Белинский, а «тип художника-реалиста, о котором можно сказать, что русский писатель — не только писатель: он «деятель»-человек, вместе с другими людьми делающий жизнь, строящий не один свой замкнутый в себе мир, но мир общечеловеческий,- К. Федин начинает с Карамзина. Писатели XVIII века повели решительную и мужественную борьбу с общественными пороками, с деспотизмом царей на троне,- будучи готовы лишиться жизненного благополучия,
а некоторые из них — испытать самые тяжкие для себя последствия. Большим завоеванием литературы XVIII века явились утверждение внесословной ценности человека, решительная борьба со злоупотреблением крепостным правом, защита интересов народа. «Исполинское развитие» русской литературы XVIII века привело в ней к дальнейшему углублению раскрытия психологии человека, духовного богатства личности. В этом также нашел свое выражение неуклонный процесс демократизации литературы. На смену несколько абстрактному герою («рационалистической» модели человека) произведений классицизма приходит личность со своими «излучинами сердца», человек приватный, «великий своим чувством» (порой, правда, сверх меры «чувствительный») вне зависимости от своего сословного положения. Это завоевание русской литературы последней трети XVIII века справедливо отметил Г. А. Гуковский: «Культ конкретного, живого человека, а не отвлеченного, подвергнутого «разумному» анализу человека классицизма, культ человека, имеющего право на жизнь, свободу, мысль, творчество и счастье независимо от того, монарх он или подданный, дворянин или крепостной,- привел к изображению простых, обыкновенных людей, полнокровных и целостных, с их духом и плотью, с их бытом, окружением, нравами, привычками, со всеми материальными мелочами их жизни» Продолжаются поиски принципов создания характеров. Делаются попытки воспроизвести характер сложный, соединяющий в себе противоположные качества. Так, гуманистический настрой «Бедной Лизы» усилен не только авторским отношением к своей героине, но и к Эрасту. При явном сочувствии к героине, отказе от сословных предрассудков («и крестьянки любить умеют»), Карамзин в конструировании ее образа далеко не полностью выходит за рамки канонов классицизма: Лиза выписана однолинейно, она чувствительна и добродетельна, а ее «падение» по законам натуры не может считаться нарушением этических норм. А вот к какому виду характеров по классификации самого писателя — «чувствительному» или «холодному» следует отнести Эраста? На этот вопрос дать однозначный ответ нелегко. И может быть, не так уж снисходителен к нему Карамзин, как часто об этом говорится. Ведь осудить себя самому на нравственные муки до конца своей жизни — наказание не меньшее, чем быть осужденным другими (в том числе прямолинейно и автором). Подтверждением его душевной драмы (чтобы не сказать трагедии) служит, по свидетельству Карамзина, признание самого Эраста: «Эраст был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею. Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне сию историю и привел меня к Лизиной могиле.». Создавая образ Эраста, Карамзин сделал попытку воспроизвести характер по «естественным законам». Несомненный интерес литераторов и читателей начала XIX века вызывала углубленная разработка характера и психологизма в произведениях Карамзина. Писатель отказал в жизненной правде образу отъявленного злодея, встречавшегося в литературе классицизма: «Люди делают много зла — без сомнения — но злодеев мало; заблуждение сердца, безрассудность, недостаток просвещения виною дурных дел. Совершенный злодей или человек, который любит зло для того, что оно зло, и ненавидит добро для того, что оно добро, есть едва ли не дурная пиитическая выдумка, по крайней мере чудовище вне природы, существо неизъяснимое по естественным законам» («Разговор о счастье», Повесть Карамзина «Юлия» (1794) открывает собой так называемый жанр «светской повести» и намечает, по утверждению современного исследователя, «психологические ситуации и коллизии, которые впоследствии будут обрисованы и получат значительно более глубокое истолкование в целом ряде русских повестей и романов, начиная от некоторых прозаических замыслов Пушкина и кончая «Анной Карениной» Толстого»1. К этому добавим, что точность некоторых психологических ситуаций в повести «Наталья, боярская дочь» также была засвидетельствована Пушкиным. В ней Карамзин рассказывал, как однажды в церкви Наталья увидела «прекрасного молодого человека», стоявшего там, «как царь, среди всех прочих людей», и «в одну секунду вся закраснелась, и сердце ее, затрепетав сильно, сказало ей: вот он!». «Любезный призрак», прельщавший ее воображение и днем и ночью, представился ей, наконец, образом «сего молодого человека». С Натальиной «потребностью любить», игрой ее воображения, внезапной любовью к Алексею перекликаются переживания Татьяны из «Евгения Онегина»: — И в сердце дума зародилась; — Пора пришла, она влюбилась. — Так в землю падшее зерно — Весны огнем оживлено. — Давно ее воображенье, — Сгорая негой и тоской, — Алкало пищи роковой, — Давно сердечное томленье, — Теснило ей младую грудь; — Душа ждала. кого-нибудь, — И дождалась. — Открылись очи; — Она сказала: это он. Призрак, «прельщавший» Наталью, и его мгновенное «опознавание» героиней имеет место в «письме Татьяны»: — Ты в сновиденьях мне являлся, — Незримый ты мне был уж мил, — Твой чудный взгляд меня томил, — В душе твой голос раздавался. — Давно. Нет, это был не сон. — Ты чуть вошел, я в миг узнала. — Вся обомлела, запылала. — И в мыслях молвила: вот он! Эти совпадения свидетельствуют о типичности ситуации, изображенной Пушкиным и Карамзиным, хотя образ влюбленной девушки, выросшей в тиши дворянской усадьбы, мечтательницы, воспитанной на сентиментальных романах,- такой жизненный у Пушкина,- в повести Карамзина оказался перенесенным в обстановку допетровской Руси. О большой популярности произведений Карамзина в первые десятилетия XIX века, о их прямом влиянии на творчество ряда писателей этого времени красноречиво говорят многочисленные подражания и переделки карамзинских повестей. Следует отметить и усиление поисков национальных форм и выявления особенностей национального характера, связанных с успехами европейской и отечественной эстетики, когда стало ясным, что монополия античной литературы как единственного образца для подражания, столь характерного дли эпохи классицизма, закончилась: древнее искусство гиперборейцев представляет собой большую художественную ценность. Отсюда, как следствие, повышение интереса к отечественному народному творчеству, сказавшееся в творчестве ряда русских поэтов, в первую очередь в творчестве Н. А. Львова. Правда, отношение писателей к фольклору все еще остается противоречивым, но характерно, что в народной песне Державин, например, видит «не только живое воображение дикой природы, точное значение времени, трогательные нежные чувства, но и философическое познание сердца человеческого». Радищев же, как было отмечено, потребовал «учреждать бразды правления» на «музыкальном расположении народного уха».
