Фадеев-публицист

Конечно, мы знаем накал речей Фадеева-публициста: «.В гражданской войне происходит отбор человеческого материала, все враждебное сметается революцией, все неспособное к настоящей революционной борьбе, случайно попавшее в лагерь революции, отсеивается». Этот не раз декларируемый и не только Фадеевым тезис лучше всего говорит о том, что революция не была всенародным делом.
То, что в публицистическом выступлении достаточно цинично названо «человеческим материалом», в романе обретает живую плоть Федора Пики и Мечика, и людей, работавших

на току в финале романа, и даже крестьян деревушки, где вначале стоял отряд Левинсона. Они понимают: «Главная вещь — и выходов никаких! Хучь так в могилу, хучь так в гроб — одна дистанция!»
Нам могут возразить: такое прочтение романа и, особенно его финала, выходит за рамки возможных пределов интерпретации, субъективистски искажает авторскую волю Фадеева, для которого Левинсон был идеалом коммуниста-организатора. Да, здесь мы начинаем кое в чем спорить с автором романа, но именно «кое в чем». Если надо привести современную интерпретацию, идущую вразрез с авторской позицией, то это будет, например,
такая, как у А. Гениса, обвинившего всю советскую литературу в гиперактивности, в «истерической жажде» деятельности:
«Бешеная тяга к поступку,- писал А. Генис,- тема одной из лучших советских книг «Разгром». У Фадеева цель не победа, а действие, не результат, а процесс. Его Левинсон, как Копенкин — рыцарь чистого образа действия, героизм которого не нуждается в вознаграждении. Ему сполна заплатила сама стихия активности (.) Герои труда и обороны, столь плотно заселившие раннюю советскую литературу, носятся по земле как угорелые. Сжигающая их энергия так могуча, что им уже не до объекта приложения сил. Все равно что делать, лишь бы делать: рыть котлован, сносить церковь, бороться с мещанством, уничтожать контру или кулачество как класс» (6).
Не приходится говорить, что А. Генис не учитывает и разную жанровую природу романов «Разгром» и «Чевенгур», и смысл образа Левинсона.
Мы же хотя и выходим за пределы авторской интерпретации, но предпосылки к такому прочтению финала «Разгрома» есть. Они — в противоречивости художественного мира Фадеева, чья субъективная преданность революции вступала в противоречие с объективно выраженной общегуманистической позицией (об этом мы будем еще говорить далее в связи с образом Павла Мечика). А главное — Левинсон в восприятии читателя, по-новому истолковавшего финал «Разгрома», вовсе не превращается в некоего демона зла, разрушающего мирную жизнь людей. Ее разрушает то, что сильнее воли и желания отдельного человека и что именуется историческими катаклизмами. Человек подчиняется неумолимой логике обстоятельств, в которых ему «нужно было жить и исполнять свои обязанности».

1 звезда2 звезды3 звезды4 звезды5 звезд (1 votes, average: 5,00 out of 5)


Сейчас вы читаете: Фадеев-публицист