Детские годы Твардовского
Учились в той же школе два брата Сиводедовы — Василий и Егор. Старший, Василий, пятью годами старше Шуры, был в девятом классе. Пользовался он большим уважением. К нему-то и потянулся тринадцатилетний Шура. Со временем они подружились. «Мне смолоду везло на друзей, хотя, понятно, не обошлось без утрат и разочарований, — везло уже одним тем, что большей частью они были лет на десять, а то и на двадцать старше меня, — их образованность или жизненный опыт обязывали меня прислушиваться к ним. Были и увлечения, и мальчишеская влюбленность в
Позднее, после выступления на Всероссийском съезде учителей, Твардовский получил множество писем, в их числе — от Бориса Игнатьевича Коваленко. «Мне было очень приятно, — писал Твардовский в ответ, — получить от Вас письмо не только потому, что оно
Из печати и от некоторых своих сверстников (например, братьев Сиводедовых, с которыми я изредка переписываюсь) я давно уже знал о Вашей большой научно-педагогической работе, о Ваших успехах и был очень рад за Вас, человека с достоинством и честью носящего это высокое звание». К тому времени Борис Игнатьевич был уже членом-корреспондентом Академии педагогических наук, много и плодотворно работал в области тифлопедагогики, разрабатывал специальные методы обучения и воспитания слепых.
А в ту далекую пору он вел уроки литературы. Строил он их весьма оригинально — в форме «судов» над литературными героями. «Судопроизводство» было организовано по типу обычного народного суда: был председатель (эту миссию брал на себя Борис Игнатьевич) , заседатели, прокурор и адвокаты. Последние назначались в зависимости от содеянного «обвиняемым». В конце «процесса» выносился «приговор». Об интересе к такого рода урокам литературы говорить излишне. Обращал внимание Борис Игнатьевич и на орфоэпию учащихся, учил их основам декламации. Такое, прямо скажем, не во всякой столичной школе встретишь, а о сельской и говорить нечего.
По мнению Василия Сиводедова, Белохолмская школа помогла Саше Твардовскому окончательно «освободиться от хуторской ограниченности» и прийти к мысли о вступлении в комсомол.
Наступил 1924 год. Первый же месяц был ознаменован печальным событием — умер Ленин. В Загорье эту весть, по воспоминаниям Ивана Трифоновича, принес Шура. Он принес небольшую газету (скорее всего, ельнинскую) , в которой было помещено сообщение в траурной рамке. Хутор узнавал в те годы о новостях с запозданием.
О том, как «в глухую безвестную волость, где лес от села до села», «эта страшная новость по санному следу пришла», расскажет Твардовский спустя четверть века, расскажет, как тогда «свирепела погода»
— Со стоном по улице шел
— Январь незабвенного года.
— В тот год я вступил в комсомол».
Ленину посвятил Твардовский юношеские строки «Книга Ленина» (Юный товарищ. — 1929. — 22 января) и хорошо известное стихотворение «Ленин и печник». Доскональное, вдумчивое прочтение и изучение ленинского наследия, знание его работ прослеживаются во всем творчестве поэта. В его произведениях мы нередко встречаем так называемые скрытые цитаты, легко и просто Твардовский прибегает к отдельным высказываниям Ленина и делает это как нечто само собой разумеющееся.
В 1924 году Белохолмская школа была переведена в Ельню. С ее переводом закончилось образование Шуры. Больше учиться в школе ему не пришлось.
В соседней деревне Кубарки организовалась комсомольская ячейка, куда стал наведываться и Шура. Поначалу как бы приглядывался со стороны. Кубарин-ская молодежь встретила юношу хорошо: привлекала его скромность, вежливое, внимательное отношение к людям. Постепенно он вошел в их среду, стал более активным и в то же лето был принят в комсомол. А спустя год, как один из самых инициативных, избран делегатом на съезд комсомола Балтутинской волости Ельнинского уезда.
Чтение и стихи оставались для него главным, но этому очень мешала теснота в хате. Попробовал обосноваться в бане, а баня у Твардовских хорошая, с предбанником — в нем-то и устроился Саша на лето с книгами, бумагами. Условия отнюдь не лучшие. Не тогда ли появляются мысли во что бы то ни стало прорваться «сквозь неживой болотный полукруг», откуда «до заморозков в город не пробиться»?
Вся домашняя библиотека давно прочитана и перечитана, на соседних хуторах книгой тоже не очень-то разживешься, и мечтает Александр «в удушливой глуши» хуторского одиночества о перемене, которая смогла бы «дыханием живящей бури» изменить жизнь.
Возможность приложения молодых сил он находил в комсомольской работе. Она давала главное — общение со сверстниками. Особенно запомнились кустовые собрания в Язвино — так назывались тогда комсомольские собрания всех окрестных организаций. Сколько там было волнения, молодого задора, песен:
— Погубленных березок вялый лист,
— Еще сырой, еще живой и клейкий,
— Как сено из-под дождика, душист.
— И Духов день. Собрание в ячейке.
— А в церкви служба. Первый гармонист
— У школы восседает на скамейке,
— С ним рядом я, суровый атеист,
— И член бюро. Но миру не раскрытый
— В душе поет под музыку секрет,
— Что скоро мне семнадцать полных лет
— И я, помимо прочего, поэт, —
— Какой хочу, такой и знаменитый.
С 1924 года Твардовский начинает посылать заметки в редакции смоленских газет. Писал о многом: неисправных мостах, злоупотреблениях местных властей, комсомольских субботниках, доставке газет.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)