Одическая традиция в поэме «Владимир Ильич Ленин»

Курсовая работа по литературе

Как мы обещали в № 16 , публикуем курсовую работу ученика 9-го гуманитарного класса московской школы № 57 Владимира БАРТЕНЕВА . Она написана в 1997 году. Ныне Владимир — аспирант исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

В поэме В. В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин» мы обнаруживаем прямое обращение к XVIII веку и к торжественной оде. Сам факт, что человека XX века восхваляют по старым традициям, восходящим к давно ушедшей эпохе абсолютизма, интересен, если не удивителен.

Ода — наиболее

развитый жанр классицизма, который от этого, однако, не перестает быть менее традиционным: ограничения распространяются как на то, о чем должен писать поэт, так и на то, какие литературные приемы он будет при этом использовать. Ломоносова можно считать родоначальником торжественной оды в России и одновременно с этим лучшим одописцем. Г. Р. Державин вошел в историю литературы как «разрушитель оды», сделал новый виток в развитии этого жанра, и его произведения могут послужить примерами нового понимания традиции восхваления.

Говоря об одической традиции в поэме Маяковского, мне кажется, следует сравнить поэму «Владимир

Ильич Ленин» с какой-нибудь наиболее известной торжественной одой Ломоносова, например с «Одой на день восшествия на престол ее величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года», в которой можно обнаружить все правила этого жанра, установленные еще в XVII веке во Франции, и с характерной державинской одой, какой, несомненно, является «Фелица».

Формальным признаком оды является ее название. Время, отличавшееся этикетностью, а следовательно, длинными, витиеватыми речами и приветствиями, наложило на него свой отпечаток. В названии «Ода на день восшествия на всероссийский престол ее величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года» отразились два обязательных признака оды: первый — это произведение должно быть написано на какой-нибудь торжественный случай, будь то или день рождения, или именины, или день восшествия на престол, или даже смерть; а второй — ода должна иметь высокого адресата, то есть прославлять очень знаменитого и великого человека.

Маяковский творил в другое время, когда нужда в длинных и этикетных названиях давно уже исчезла, поэтому его поэма называется так просто и ясно. Размышления автора о Ленине и его идее вызваны впечатлениями от внезапной смерти вождя коммунизма, и в таком случае название с легкостью реконструируется как «Ода на смерть Владимира Ильича Ленина 1924 года».

В торжественной оде основное место должно занимать восхваление.

Прославить Ильича — цель, которую изначально поставил перед собой поэт. Идея написания большого произведения о вожде революции возникла у Маяковского еще в 1920 году, но толчком к осуществлению этого проекта послужила именно кончина Ленина, которая потрясла миллионы людей, видевших в Ленине осуществление своих мечтаний.

Маяковский в самом начале своей поэмы патетически заявляет читателю о том, что в этом произведении он не будет изображать Ленина как бога, а, наоборот, попытается представить его читателям как простого человека. Утверждение:

Если б был он царствен и божествен, я б от ярости себя не поберег, я бы стал бы в перекоре шествий, поклонениям и толпам поперек, —

Произносится с негодованием, с такой интонацией, что читатель верит автору. В «Фелице» Державин старался представить императрицу со стороны бытовой, житейской, подчеркнуть ее простоту — именно это считалось тогда новым, доселе не использовалось в торжественной оде, и именно этим «разрушитель оды» понравится Екатерине, уже свыкшейся с похожими друг на друга восхвалениями ее как идеала. Однако и из первой строчки «Фелицы» — «Богоподобная царица Киргиз-Кайсацкия орды», и из самого восхваления понятно, что простота императрицы здесь не главное, такие привычки Фелицы, как «почасту ходить пешком», есть «пищу самую простую», сочетаются с добродетелями высшего существа.

Едина ты лишь не обидишь, Не оскорбляешь никого, Дурачествы сквозь пальцы видишь, Лишь зла не терпишь одного; Проступки нисхожденьем правишь, Как волк овец, людей не давишь, Ты знаешь прямо цену их.

Так и у Маяковского, в противоречие сказанному им ранее, ленинская простота «заливается приторным елеем», образ героя идеализируется. Так же идеализировался он у Ломоносова: о недостатках не упоминается вовсе, а достоинства нарочито подчеркиваются и преувеличиваются (для примера достаточно вспомнить хотя бы строчки из «Оды 1747 года»:

Богатство в оных потаенно, Наукой будет откровенно, Что щедростью твоей цветет, —

Где под великой щедростью подразумевается небольшая сумма денег, выданная императрицей Академии наук).

Я не думаю, что Маяковский, когда писал свою поэму, не знал о том, какими способами Ленин добился победы революции, сколько крови пролилось в эти годы, сколько людских жизней унесла эта борьба. Да, все это можно объяснить тем, что боролись за правое дело, но в таком случае нельзя с пафосом говорить о том, что Ленин — «самый человечный человек». Автор, однако, вообще старается не говорить об этом, а акцентирует внимание читателя на том, как прекрасны и правильны ленинская идея и он сам, не могущий переносить угнетение народа и не просто призывающий к борьбе на словах, но собственноручно в ней участвовавший, ее подготовивший, бывший «великим практиком».

Маяковский все больше и больше отождествляет Ленина с высшим, божественным существом. Слова:

Мы родим, пошлем, придет когда-нибудь человек, борец, каратель, мститель! —

Заставляют вспомнить далекое прошлое, то время, когда люди напряженно ожидали прихода мессии. Очевидная параллель Ленина и Бога довершается еще и тем, что Ленин и теперь, когда скончался, «живее всех живых» — мотив бессмертия вождя, указывающий на его божественную сущность. «Человечность», «не божественность» Ленина для Маяковского заключается лишь в том, что

Знал он слабости, знакомые у нас, как и мы, перемогал болезни. Скажем, мне бильярд — отращиваю глаз, шахматы ему — они вождям полезней, —

А какие слабости — неизвестно, но кроме того, доля человечности в грандиозном образе Ленина столь же мала, как и в Фелице Державина. Автор заявляет, что «он, как вы и я, совсем такой же». Но как же «такой же», если все время Маяковским подчеркивается ничтожность любого человека, в том числе и поэта, перед Ним.

Кто сейчас оплакал бы мою смертишку в трауре вот этой безграничной смерти…

Или:

Сейчас прозвучали б слова чудотворца, чтоб нам умереть, и его разбудят, — плотина улиц враспашку растворится, и с песней на смерть ринутся люди.

Здесь осознание незначимости жизни и смерти простого человека подчеркивает еще раз величие и огромное значение Ленина.

Напрямую с идеями абсолютизма — формы правления, которая, безусловно, и определила появление такого жанра, как торжественная ода, связана следующая ее черта: личность поэта не важна , а важна восхваляемая персона, и этим подчеркивается различие природы простого человека и императора. У Маяковского эта традиция выразилась несколько иначе: вроде бы в поэме явственно слышится голос автора — он размышляет, чувствует, но если вглядеться, «я» здесь совершенно не означает личности Маяковского, «я» — это человек из народа, любой человек, человек вообще. Интересно, что сам Маяковский формулирует свою позицию так:

Я бы жизнь свою, глупея от восторга, за одно б его дыханье отдал! Да я не один! Да что я лучше, что ли?!

Это очень странно, что Маяковский в XX веке от изображения исключительно своих чувств к Ильичу и к его делу приходит к осознанию себя в среде многих, он среди общего горя, среди всеобщей любви к Ленину. Именно эта черта торжественной оды позволяет сосредоточить внимание не на понимании и расшифровке авторской точки зрения, а на самом восхвалении и объекте восхваления.

В оде очень часто человек прославляется не только через личные свои качества, но и через какое-нибудь абстрактное понятие, как это было у Ломоносова: образ императрицы сливается с тишиной . Читатель не может понять, где говорится о человеке, а где — о понятии. У Маяковского Ленин и партия так близки, что образовали одно целое, неразрывный союз.

Партия и Ленин — близнецы-братья — кто более матери-истории ценен? Мы говорим — Ленин, подразумеваем — партия, Мы говорим — партия, подразумеваем — Ленин.

Отождествление и сближение таких несовместимых и несравнимых вещей, как императрица и тишина, становится понятным и легко объяснимым в свете другого поэтического приема, часто применяемого в оде, — «одического реализма»: за каждым абстрактным понятием или образом стоит реальный исполнитель . Тишина — это такая дама, за которой «дерзают в море корабли», она «сыплет щедрою рукою свое богатство по земли». У Маяковского этот поэтический прием лучше всего проявился в изображении капитализма. Вот самый яркий пример такого олицетворения.

Капитализм в молодые года был ничего, деловой парнишка: первый работал — не боялся тогда, что у него от работ засалится манишка.

Стоит упомянуть еще одну очень интересную перекличку. Императрица у Ломоносова прославляется через необъятную, несметно богатую страну, управление и владение которой принадлежит только ей, Ленин же — через пролетариат, через рабочий класс, который он вдохновляет на борьбу.

В оде было принято часто упоминать руку восхваляемого человека. Ломоносов, как уже было сказано, от традиции не отступал: в его оде это рука императрицы, несущая и дарящая всем щедрость; у Маяковского есть «ведущая ленинская рука», вдохновляющая на борьбу и вселяющая уверенность в победе.

Очень часто в оде человек воспевается через своих предков — так называемое генеалогическое прославление: он достоин восхваления уже потому, что его предки были великими людьми. Так, например, Петра III, который был никудышным политиком, плохим полководцем и вообще никакими особенными достоинствами не обладал, восхвалили за то, что он носит имя величайшего Петра I. В «Оде 1747 года» этот мотив прославления у Ломоносова едва ли не ведущий: поэт с восхищением вспоминает Петра — «человека, каков не слыхан был от века», «кроткую Екатерину, отраду по Петре едину», и потом императрицу называет «Петровой дщерью», тем самым указывая на ее родство с этим великим человеком. У Маяковского, как ни странно, этот прием также нашел отражение в его поэме: здесь возникают две реальные исторические фигуры, два «старших ленинских брата» — Карл Маркс и Александр Ульянов.

Первый — брат Ленину по идее коммунизма, Александр — кровный брат. Оба они восхваляются Маяковским.

Маркс раскрыл истории законы, Пролетариат поставил у руля. Книги Маркса не набора гранки, Не сухие цифр столбцы — Маркс рабочего поставил на ноги И повел колоннами стройнее цифр.

Александр воспет за то, что боролся с ненавистным, с точки зрения Маяковского, империализмом и был одним из руководителей цареубийства. Ленин, продолжающий начатое ими дело, становится еще более великим.

Произведение Маяковского задумывалось неизмеримо более сложным, чем ода Ломоносова: здесь чувства автора, вернее, человека из толпы, постоянно перемешиваются с историческими экскурсами, а также собственно восхвалением, и разбить поэму на три традиционные части: обращение к восхваляемой персоне, затем собственно ее восхваление, а в конце стихотворения либо просьба, например, наградить поэта, либо, что чаще использовалось, молитва Богу, чтобы он ниспослал ей здоровья и благополучия, — было бы невозможно. Но, несмотря на сложность композиции, все равно многое в поэме традиционно, понятно, узнаваемо.