«Американский кабинет» Иосифа Бродского в Фонтанном Доме
Иосиф Бродский никогда не жил в Фонтанном Доме и даже никогда не бывал здесь. Но волею судеб его духовная связь с Анной Ахматовой, начавшаяся еще в 1960-е годы, при жизни обоих, продолжилась на новом уровне после их смерти.
В 2003 году Фонд наследственного имущества И. Бродского и вдова поэта Мария Бродская передали Музею Анны Ахматовой в Фонтанном Доме вещи из его дома в небольшом американском городке Саут Хедли в штате Массачусетс, где Бродский преподавал с начала 1980-х в колледже Маунт Холлиок: письменный стол, секретер, настольную лампу, кресло,
Друг Бродского Лев Лосев рассказывал о Саут Хедли, что он входит в ряд небольших городков, словно перетекающих друг в друга, находящихся при колледжах Мичиганского университета, в котором у поэта было много друзей и знакомых. Полдома в этом городке были для Бродского словно убежище, где можно было спокойно поработать.
Когда журналисты, зная о постоянных перемещениях Бродского по миру — Шотландия, Турция, Италия, Швеция, Нидерланды,
8 сентября; цит. по: Иосиф Бродский. Большая книга интервью. М.: Захаровъ, 2000. С. 671).
Это был дом, устроенный им по своим законам: мебель, напоминающая ту, что была в родительском доме, на стенах — фотографии дорогих ему людей, виды городов, что остались в его стихах и его памяти, репродукции картин старых мастеров. И еще — множество книг.
Теперь часть вещей, некогда окружавших Иосифа Бродского, можно увидеть в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Вглядываясь в фотографии, мы пытались представить облик американского кабинета Бродского, понимая, что сделать так, как было на самом деле, невозможно. Возможным стало иное — окружить посетителя множеством подлинных вещей, за которыми угадываются обстоятельства жизни Бродского и вехи его поэтической биографии.
Старый кожаный чемодан, привезенный отцом из Китая в 1948 году. Именно с этим чемоданом Иосиф Бродский навсегда покинул родину. Сидящим на этом чемодане в аэропорту «Пулково» в день отъезда 4 июня 1972 года запечатлел его М. Мильчик.
В чемодане он вез печатную машинку, которую до винтика разобрали на таможне, две бутылки водки для англо-американского поэта Уистена Хью Одена и сборник Джона Донна.
На секретере Бродского — фотографии Марины Цветаевой 1940 года, после ее возвращения из эмиграции в Советскую Россию. Бродский очень любил поэзию Цветаевой, а в одном из интервью даже назвал ее величайшим поэтом XX века.
На письменном столе — портрет Одена, подаренный Бродскому самим Оденом в 1972 году с дарственной надписью. Оден сыграл важную роль в жизни Бродского. Он помог ему после эмиграции.
Но кроме этого, оказал огромное творческое влияние.
Над столом — одна из последних фотографий Анны Ахматовой, сделанная Бродским: как и его отец, он тоже занимался фотографией. Ахматова сыграла важную роль в его жизни. Впоследствии он говорил, что именно ей обязан своими лучшими качествами, что она научила его главному в жизни — терпеть и прощать.
Пачка сигарет L&;;;M, которые, как рассказывал сам Бродский, он начал курить, узнав, что именно их курит Оден. Сигаретам этой марки, по словам Бродского, он был обязан своим первым инфарктом.
Портрет матери и отца 1980-х годов и открытка, приобретенная Бродским во время одного из посещений Италии, с репродукцией картины Джованни Беллини «Мадонна с младенцем», словно символизирующей страдания родителей, отправивших в «крестный путь» своего сына.
Маленький транзисторный радиоприемник, быть может, напоминавший ему тот первый, который был у него в Советском Союзе и которому он был обязан своими начальными познаниями в английском языке и знакомством с джазом.
В доме было несколько печатных машинок с русским и латинским шрифтами: Бродский не пользовался компьютером. В Америке он продолжал сочинять стихи по-русски, а прославившие его эссе писал на английском языке и получал от своего «двуязычия», по его словам, большое удовольствие. А также добавлял, что выбрать между двумя языками не смог бы, ему просто необходимы оба.
Ручка, записная книжка, конверты и даже открытые коробочки с лекарствами — эти мелочи, принадлежавшие Бродскому, неожиданно обнаруженные в ящичках секретера, приехавшего из Америки, создают впечатление, что он в любой момент может войти за понадобившейся вещью.
Конечно, этого не произойдет никогда. Но живой голос Бродского, звучащий здесь, его облик, сохраненный видеопленкой, энергетика подлинных вещей создают удивительную атмосферу присутствия — свершившегося возвращения поэта на родину.