Когда Николенька говорит правду и когда он обманывает?
Понятия и вещи и люди у Толстого теряют свою однозначность и цельность. В одном из русских журналов 30-х годов писалось: «Психологические задачи о человеке всего более привлекают теперь наше внимание… Анатомия души есть паука века…»5′. — Это писалось более чем за 15 лет до появления «Детства» Толстого.
Но в них, в этих слонах, можно обнаружить своеобразное предвидение того направления и той манеры, в которых «Детство» написано. Толстовская, «диалектика души» неотделима от «анатомии души». Толстой рассматривает
За внешним единством он отыскивает то скрытое внутреннее, что почти никогда не бывает единством, но есть противоречие и противоборство мотивов.
Николенька Иртеньев расстается с матерью.
«Когда мы отъехали несколько сажей,- рассказывает он,- я решился взглянуть па нее. Ветер поднимал голубенькую косыночку, которой была повязана ее голова; опустив голову и закрыв лицо руками, она медленно всходила на крыльцо. ‘Рока поддержи пал ее. Папа сидел со мной рядом и ничего не говорил; и лее захлебывался от слез, и что-то так
Я стал махать своим, и это движение немного успокоило меня. Я продолжал плакать, и мысль, что слезы мои доказывают мою чувствительность, доставляла мне удовольствие и отраду».
Что же происходит с Николенькой? Испытывает ли он «удовольствие и отраду», или горькое чувство расставания? С точки зрения толстовского взгляда на вещи, вопрос поставлен в неправильной плоскости. Когда дело касается человеческой души, вопрос нельзя ставить или — ила.
Уже сама постановка вопроса в этом случае должна предполагать не однозначное, не категорическое, по объемное, антиномическое решение.
Еще один пример. Николенька в детстве был влюблен в Сонечку. Позже, уже в юности, он отправляется к ней с визитом.
Толстой так описывает то чувство, которое испытывает герой, встречаясь снова с предметом своей нерпой любви: «Вообще, подъезжая к дому Валахиных, я не был влюблен, по расшевелив в себе старые воспоминания любви, был хорошо приготовлен влюбиться и очень желал этого; тем более, что мне уже давно было совестно, глядя на всех своих влюбленных приятелей, за то, что я так отстал, от них…
Ей было семнадцать лет. Она была очень мала ростом, очень худа и с желтоватым нездоровым цветом лица. Шрамов на лице не было заметно никаких, но прелестные выпуклые глаза и светлая, добродушно-веселая улыбка были те же,, которые я знал и любил в детстве. Я совсем не ожидал ее такою и поэтому никак не мог сразу излить на нее то чувство, которое приготовил дорогой…
В то время, как она говорила, я успел подумать о том положении, в котором я находился в настоящую минуту, и решил сам с собою, что в настоящую минуту я был влюблен. Как только я решил это, в ту же секунду исчезло мое счастливое беспечное расположение духа, какой-то туман покрыл все, что было передо мной,- даже ее глаза и улыбку, мне стало чего-то стыдно, я покраснел п потерял способность говорить… На чистом воздухе, однако,- подергавшись и помычав так громко, что даже Кузьма несколько раз спрашивал: «Что угодно?» — чувство это рассеялось, и я стал довольно спокойно размышлять об моей любви к Сонечке и о ее отношениях к матери, которые мне показались странны…».
В тот же день Николонвка рассказывает о своей любви к Сонечке своему другу Нехлюдову: «Я очень счастлив,- сказал я ему вслед за этим, не обращая внимания на то, что он, видимо, был занят своими мыслями и совершенно равнодушен к тому, что я мог сказать ему: «Я ведь тебе говорил, помнишь, про одну барышню, в которую я был влюблен, бывши ребенком; я видел ее нынче,- продолжал я с увлечением,- и теперь я решительно влюблен в нее…» И я рассказал ему, несмотря на продолжавшееся на лице его выражение равнодушия, про свою любовь и про все планы о будущем супружеском счастии. И странно, что как только я рассказал подробно про всю силу своего чувства, так в то же мгновение я почувствовал, как чувство это стало уменьшаться…».
Здесь мы опять встречаемся с характерно толстовским изображением человеческого чувства. Его герой и любит, и не совсем любит, и совсем не любит. И все это почти одновременно. По сути, Толстого вовсе не интересует само по себе это «любит» или «не любит». Его интересуют не конечные результаты, а сам механизм чувства.
Интересует то, что лежит глубоко, а не на поверхности, что нужно добыть, художественно выявить. Как заметил А. Скафтымов, «во всей манере обрисовки персонажей, в способах описания, в приемах раскрытия их отдельных эмоциональных состояний… всюду отражается постоянная забота Толстого протиснуться в человеке сквозь что-то и куда-то, снять какой-то заслоняющий пласт, и там за какими-то оболочками, заслонами, за потоком текучих, случайных и верхних наслоений увидеть — о, что собственно ему и нужно, и здесь уже окончательно остановиться».
Нужно отдать должное мужеству Толстого-художника. Он проявил это мужество уже с самых первых своих шагов в литературе. Он задумал и решился сказать всю правду о жизни человеческой души.
Но сказать всю правду, сорвав с нее привычные покровы, не боясь разрушения признанных святынь,- для этого, действительно, нужна была незаурядная: смелость. Как говорил Блок, «для писателя — мир должен быть обнажен и бесстыдно ярок».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)