Конец петербургской сказки
С первой же строфы поэт вводит в стихотворение антитезу, сталкивая высокое и низкое. После прочтения первых строк в нашем сознании всплывают пушкинские строки, открывающие поэму «Медный Всадник»:
На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн, И вдаль глядел. ……………………….. И думал он: …………………………. Все флаги в гости будут к нам, И запируем на просторе.
Маяковский практически повторяет эти строки:
Стоит император Петр Великий, думает: «Запирую на просторе я!»
Но торжественное
Фантастическое вводится в текст с первых же двух строк: поэт открывает стихотворение грамматической основой стоит император, хотя речь в дальнейшем пойдет об ожившем Медном всаднике, разделившемся на составляющие его части — Петра, коня и змея. Добавим, что в Петербурге в 1916 году было только
Разгадка заключается в том, что Маяковский имеет в виду именно памятник, который ставят кому-либо, но при этом сжимает предложение, опуская все второстепенное, и тем самым создает олицетворение, которое усиливается вторым сказуемым, вынесенным в отдельную строку в силу его смысловой важности, — думает.
Имя императора дано в сопровождении не номера , а эпитета, которым наделили царя современники и историки, — Великий. Это важная деталь: прозвание Петра вызывает самые разные ассоциации — с его деяниями и с его ростом. У прямой речи, выражающей мысли Петра Великого, несколько функций: с одной стороны, вызывая реминисценции с пушкинским текстом, прямая речь создает торжественное настроение и передает масштабность деятельности императора, с другой — акцентация сказуемого запирую и введение подлежащего я придают тексту эгоистическое, а потому и ироническое звучание. Смысл иронии раскроется в дальнейшем, но мы отметим, что мысли Петра о пире перекликаются с тем, что происходит рядом с ним.
В пушкинском тексте глагол запируем имеет переносное значение. Замысел царя о всемирном пире, который даст новая Россия, спародирован историей: буржуа пируют вовсю , вся их жизнь превращена в поглощение пищи и спиртных напитков. Контраст между намерениями Петра и их реализацией выражает в строфе противительный союз а:
А рядом…
Великие замыслы обернулись великой жратвой. Поэзии не место в этом городе, и сам текст внушает эту мысль читателю: Маяковский намеренно вводит в поэтический текст разговорную, даже грубую лексику и лишает его ясной, угадываемой ритмичности. Дело в том, что стихотворение написано акцентным стихом, но в каждой строфе количество ударных слогов в строчках варьируется от четырех до двух. Отдельные слова образуют строки, выпирают из текста: в строфах оказывается от шести до девяти строк.
Кажется, что и рифма, которая в классическом стихе крепит строфы в единое целое, почти изгнана и случайна. Однако если записать строки без лесенки, то окажется, что рифма никуда не делась, и она действительно не дает строкам распасться, например:
Прохожие стремились войти и Выйти. Швейцар в поклоне не уменьшил Рост. Кто-то рассеянный бросил: «Извините», наступив нечаянно на змеин Хвост.
Этот принцип нарушается только во второй строфе, в которой мы найдем только пару рифмующихся слов: снят — Сенат.
Эти приемы депоэтизации поэтического текста нужны Маяковскому, чтобы донести до читателя свой замысел: в граде Петра царствует пошлость! Так сама форма становится содержательной.
Во второй строфе Маяковский излагает мотив, заставивший Петра покинуть постамент, — это зависть. Сияние гостиницы, движение вокруг ее огней привлекает внимание царя, поддающегося на петербургский обман. «Веселый царь» не прочь повеселиться! Но поэт подчеркивает, что трое медных сознают, что нарушают правила, что им не положено двигаться, что их действия могут вызвать переполох в Сенате. Внутренний конфликт обозначен.
Петр впервые действует не так, как всегда: он таится, скрывается, а ведь при жизни все было подчинено его воле! И этот факт создает в тексте комический эффект. Троица напоминает преступников, отправляющихся на дело.
Но эта строфа вызывает и грусть, и не только тем, что император вынужден скрывать свою способность к передвижению, но и тем, что никому в голову не приходит: он все видит, слышит, на все реагирует.
В третьей строфе комический эффект нарастает. Он вызван несоответствием реакций прохожих на то, что происходит. Опасения Петра оказались напрасными: никто не замечает, что перед ними медные фигуры, ведущие себя как живые.
Страх Петра спугнуть Сенат оказался беспочвенным: чтобы испугаться, нужно заметить! Петра не узнают в Петербурге: швейцар в поклоне не уменьшил рост. Маяковский усиливает абсурдность ситуации, доводя ее до гротеска:
Кто-то рассеянный бросил: «Извините», наступив нечаянно на змеин хвост.
Никого не смущает и то, что в ресторан вместе с медным Петром входит медный конь и вползает медный змей.
Что же должно произойти, чтобы люди оторвались от своего обеда? Пятая строфа отвечает на этот естественно возникающий вопрос. Но ответ не может удовлетворить ни читателя, ни автора, он вызывает не только смех, но и гнев. Пошлое чувство превосходства над себе подобными пробуждает толпу. Обратим внимание, что Маяковский выбирает именно слово толпа.
Оно несет значение спаянности, единства, полного отсутствия индивидуальных чувств и мыслей — это монолит. Насмешки над лошадью, перепутавшей соломинки для коктейлей с соломой, нелепы сами по себе: лошадь не должна в этом разбираться! Тем более медная! Но этот поступок медного коня и является недопустимым для буржуа: деревне не место в «Астории».
Так никто и не узнал императора, не поразился тому, что в ресторан зашел оживший Петр в сопровождении коня и змея. То, что действительно фантастично, в Петербурге остается незамеченным! Вот что в стихотворении самое невероятное.
Этот мир не способен удивляться; сказку, вымысел вытеснил обед, радость чуда здесь заменило презрение к не таким, как все; уважение к величию погребено под самодовольством.
Две финальные строфы — развязка и своеобразный эпилог — наполнены отчаяньем автора и стыдом его героев, а по Петербургу проносится гиканье толпы, легко победившей Петра, сломившей его величие.
В последней строфе сжатое сравнение Петр — узник выражает сочувствие поэта. Мы видим его печальную улыбку, потому что комизм произошедшего не отменяется: смешна слабость всесильного некогда царя, гнусны люди, переставшие удивляться чудесам, разучившиеся сочинять сказки. Смешно, когда великие замыслы искажаются до неузнаваемости.
Смешно — и одновременно горько.
Вопросы и задания для наблюдений
Перечитайте стихотворение. Каков его пафос? Найдите в тексте стихотворения примеры словотворчества Маяковского. Определите лексическое значение этих слов, словосочетаний и тропов.
С какой целью употребляет их поэт? Как они помогают читателю понять авторское отношение к изображаемому? Что показалось вам самым странным в этой сказке? Что вызвало ваш смех? Как бы вы его охарактеризовали?
Над кем и над чем смеется поэт? Как окрашен его смех? Понаблюдайте за ритмикой, строфикой и рифмой стихотворения. Какие особенности вы заметили?
Какую роль играют в стихотворении ритм и рифма? Какие антитезы есть в стихотворении? Как они помогают обнаружить авторскую позицию? Почему Маяковский называет стихотворение «Последней петербургской сказкой»? Опишите иллюстрации, которые вы бы сделали к этому стихотворению Маяковского.
Как бы вы выразили в них иронию? Какие средства создания комического использовали бы? Сочините сказку о том, что бы могло случиться с ожившим Медным всадником сегодня.
Наша Прогулка вокруг Медного всадника оказалась довольно продолжительной, но все же не исчерпавшей тему. Вопросов оказывается больше, чем ответов. Что же такое душа города? Есть ли в любом городе нечто метафизическое, неизменное, постоянное?
Или город — это только наше переживание, наше восприятие?
Задания, которые ученики выполняют после цикла прогулок к Медному всаднику
Рассмотрите репродукции, на которых запечатлен Медный всадник. К каким произведениям они могли бы послужить иллюстрациями? Почему? В Петербурге есть три полнофигурных памятника Петру I — работы Растрелли, Фальконе и Шемякина.
Какой из них ближе вашему представлению о Петре и его деяниях? Напишите сочинение об одном из этих памятников, соединив описание памятника с размышлениями о нем и толкованием замысла скульптора.
ПРИЛОЖЕНИЕ
В. Маяковский
Последняя петербургская сказка
Стоит император Петр Великий, думает: «Запирую на просторе я!» — а рядом под пьяные клики строится гостиница «Астория».
Сияет гостиница, за обедом обед она дает. Завистью с гранита снят, слез император. Трое медных слазят тихо, чтоб не спугнуть Сенат.
Прохожие стремились войти и выйти. Швейцар в поклоне не уменьшил рост. Кто-то рассеянный бросил: «Извините», наступив нечаянно на змеин хвост.
Император, лошадь и змей неловко по карточке спросили гренадин. Шума язык не смолк, немея. Из пивших и евших не обернулся ни один.
И только когда над пачкой соломинок в коне заговорила привычка древняя, толпа сорвалась, криком сломана: — Жует! Не знает, зачем они. Деревня!
Стыдом овихрены шаги коня. Выбелена грива от уличного газа. Обратно по Набережной гонит гиканье последнюю из петербургских сказок.
И вновь император стоит без скипетра. Змей. Унынье у лошади на морде.
И никто не поймет тоски Петра — узника, закованного в собственном городе.