Своеобразие реалистического метода Шмелева
Для И. С. Шмелева Россия — потерянный рай детства, который он и воскрешает из небытия силой своей ясновидящей и одновременно преобразующей памяти. В главе «Радуница» есть эпизод, дающий ключ к художественному своеобразию романа: «Какое Утро!.. Окна открыты в тополь, и в нем золотисто-зелено. Тополь густой теперь, чуть пропускает солнце, на полу пятна-зайчики, а в тополе такой свет, сквозисто-зеленоватый, живой, — будто бы райский свет.
Так и зовем мы с Горкиным. Мы его сами делаем: берем в горстку пучок травы — только сжимать не
Мы его сами делаем…» «Рукотворный» райский свет, которым пронизана едва ли не каждая страница романа — это дух творчества, очищающий и преображающий Прошлое и заставляющий сиять его иным, неземным светом. Великолепна цветовая палитра писателя, близкая по ясности и чистоте красок древнерусской живописи: красная Пасха, сине-бело-голубое Рождество, свежая зелень Троицы. Особый акцент сделан
Говеть, поститься, к Светлому дню готовиться. Старая моя нянька Домнушка ходит за Горкиным и поливает, в тазу шипит, и подымается кислый пар — священный. Я и теперь его слышу, из дали лет, — так начинается первая глава романа — «Чистый понедельник». Главные слова здесь: свет, душа, Светлый день, даль лет. Шмелев не случайно начал свою эпопею об ушедшей России с идеи покаяния, с Великого поста: «На Постный рынок с тобой поедем, Васильевские певчие петь будут — «Душе моя, душе моя», — заслушаешься», — сулит Горкин Ване в «Чистом понедельнике».
Те же молитвенные слова из «Великого покаянного канона святого Андрея Критского» повторяются в одной из последних глав, в которой рассказывается о смерти отца : «Дверь в спальню чуть приоткрыта. Слышны печальные вычитывания батюшки. Я узнаю знакомую молитву, какую поют в Великом посту, — «Душе моя, душе моя… восстани, что спиши? конец приближается…» «Зимние рамы еще не вставили — или их выставили в зале? Слышен унылый благовест — бо-ом… бо-о-омм… будто это Чистый понедельник, будто к вечерням это: «по-мни… по-мни-и…» . Центральная тема «Лета Господня» — тема исторической и родовой памяти — заявлена уже в эпиграфе к роману — строках Пушкина: Два чувства дивно близки нам — В них обретает сердце пищу — Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам. Основа незыблемости мира заключается в памяти прошлого и строительстве настоящего по законам прошлого.
В этом мире есть главное — осмысленность, одухотворенность, «обоженность» будничной жизни и быта. Традиционный Порядок воспринимается как высший нравственный закон. Осознание иного, высшего смысла во всем реальном мире одухотворяет обыденные дела, превращает обычные действия, да и всю человеческую жизнь в священный обряд. «Розовые занавески, с охотниками и утками» сняли, зажгли «голого стекла лампадку», не разрешают бегать и играть, потому что — Великий пост, «мучается Сын Божий», а значит, настала пора готовить душу к Светлому дню, к Пасхе. «…Нельзя сразу, а надо приуготовляться, а то и духовной радости не будет», — так Горкин наставляет Ваню.
В «мелочах жизни» ребенку приоткрывается небесная тайна, а его детская душа постигает Бога: «Чувствуется мне в этом великая тайна — Бог» . «Мреет в моих глазах — и чудится мне, в цветах, — живое, неизъяснимо-радостное, святое… — Бог?.. Не передать словами» , «По-мни, по-мни», — гудит церковный колокол, даруя человеку «память смертную» и не давая спать его душе. Повествование Шмелева построено по законам благодарной памяти. Память в «Лете Господнем» — категория не только этическая, но и эстетическая.
Россия, детство, Дом в родном Замоскворечье увидены внутренним, духовным оком автора. В «Лете Господнем» принципиально важна повествовательная манера. Все, о чем рассказывается, увидено глазами мальчика Вани, за которым стоит писатель Иван Шмелев, уже прошедший путь, еще предстоящий его герою. Отсюда возникает соединение силы художественного изображения с глубиной философского осмысления изображенного. Как отмечал великий русский философ И. А. Ильин, слово Шмелева рождено, «сердцем воспринявшего младенца и поведавшего мудреца».
Шмелев следовал традиции русской классической литературы, хотя во многом он был и новатором, что не только выделяет Роман среди произведений этого жанра, но и делает его уникальным. Об этом замечательно сказал И. А. Ильин: «С тех пор, как существует русская литература, впервые Художник показал эту чудесную встречу — мироосвящающего православия с разверстой и отзывчиво-нежной детской душой. А мы, читатели, видим, как лирическая поэма об этой чудной встрече разрастается, захватывает весь быт взрослого народа и превращается в эпическую поэму о России и об основах ее духовного бытия… показывает нам Православную Русь — из сердечной глубины верующего ребенка».