Способ изображения истории в «Архипелаге гулаг» Солженицына
«Архипелаг ГУЛАГ» был написан А. И. Солженицыным между 1958 и 1967 годами и стал составной частью потока документальной литературы в послесталинскую эпоху. В «Послесловии» к этому произведению автор признал: «Эту книгу писать бы не мне одному, а раздать бы главы знающим людям… Уж я начинал эту книгу, я и бросал ее… Но когда вдобавок к уже собранному скрестились на мне еще многие арестантские письма со всей страны — понял я, что раз дано все это мне, значит я и должен».
Сам автор «Архипелага» определил его жанр и способ
Пусть захлопнет здесь книгу тот читатель, кто ждет, что она будет политическим обличением. Если б это было так просто! — что где-то есть черные люди, злокозненно творящие
А имя — не меняется, и ему мы приписываем все. Завещал нам Сократ: познай самого себя!» Допуская возможность того, что он сам, либо кто-нибудь из его сокамерников, либо кто-то еще мог бы стать палачом, Солженицын говорит о главном в своей книге — поиске правды и человеческой душе. Проблема нравственного выбора человека — выбора между добром и злом — для Солженицына важнее любой политической истины.
Для раскрытия главной темы произведения Солженицыну понадобилось хорошо разобраться в исторической обстановке, которую он описывал в «Архипелаге». Поэтому можно сказать, что во внутренней структуре этой книги переплелось личное и историческое. Из вводной части «Архипелага ГУЛАГ» становится ясно, что многое в нем основано на личном опыте рассказчика — опыте одиннадцати лет заключения. Автор говорит о том, что личный опыт неотделим от истории, от пережитых событий и опыта поколения. Кроме того, свидетельства эпохи, описываемой Солженицыным, подкреплены показаниями 227 человек.
Автор пишет: «Эту книгу непосильно было бы создать одному человеку. Кроме всего, что я вынес с Архипелага… материал для этой книги дали мне в рассказах, воспоминаниях и письмах [перечень из 227 имен]. Я не выражаю им здесь личной признательности: это наш общий дружный памятник всем замученным и убитым».
Эти рассказы привлекаются Солженицыным не только для большей объективности описания, но и для того, чтобы получить право говорить от имени всего поколения. Можно сказать, что личная память Солженицына расширяется за счет показаний свидетелей, а они, в свою очередь, дополняются документами описываемых времен . И все же автор «Архипелага» постоянно напоминает о невозможности «объективной истории». В начале четвертой главы первого тома он объясняет читателю свою точку зрения: «Мы слишком страдаем, углублены в свою боль слишком, чтобы взглядом просвечивающим и пророческим посмотреть на бледных ночных катов, терзающих нас.
Внутреннее переполнение горя затопляет нам глаза — а то какие бы мы были историки для наших мучителей!» В десятой главе , где рассказывается о процессах периода чисток, Солженицын вновь говорит об искаженном восприятии событий жертвами. Он пишет, что на партийных лидеров — например, на Бухарина — смотрели, как на «сверхлюдей», как на выдающихся личностей. Солженицын отвергает это, подчеркивая, что эти люди были простыми смертными, а действительно выдающиеся личности среди них встречались редко.
Множество голосов свидетелей в книге противопоставлены Солженицыным единогласию идеологии. Она представлена в книге прямыми цитатами из политических манифестов, документов, судебных отчетов, речей партийных деятелей, газетных статей. Эту «объективную» историю мы встречаем на протяжении всего повествования. Солженицын гневно осуждает идеологию: «…это она дает искомое оправдание злодейству и нужную долгую твердость злодею». По Солженицыну, идеология — это «та общественная теория, которая помогает ему перед собой и перед другими обелять свои поступки, и услышать не укоры, не проклятья, а хвалы и почет».
Можно сделать вывод, что исторический взгляд Солженицына не только субъективный, но и пристрастный. Он резко выступает против духовного и физического подавления человека системой, которую и обслуживает идеология. Своей ярко выраженной оценочностью «Архипелаг ГУЛАГ» отличается от традиционных исторических повествований.
Потому что художественная правда неотделима для Солженицына от правды нравственной, правды о человеческой душе, о борьбе между добром и злом, между истиной и ложью. Выбранный автором для «Архипелага ГУЛАГ» способ описания истории, несмотря на сильные элементы субъективности и оценочности , создает у нас значительно большее ощущение истории, чем любой самый достоверный исторический источник. «Скажут нам: что ж может литература против безжалостного натиска открытого насилия? А не забудем, что насилие не живет одно и не способно жить одно: оно непременно сплетено с ложью, — писал Солженицын. — А нужно сделать простой шаг: не участвовать во лжи. Пусть это приходит в мир и даже царит в мире, — но не через меня». Про самого Солженицына можно сказать, что он сделал этот «простой шаг».
Он не только не участвовал во лжи, но и всем своим творчеством постарался разоблачить ее.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)