Композиция и специфика драматургического действия пьесы
В первую очередь, позиция автора выражается неоднозначном, нелинейном развитии сюжетного действия. Сюжет мотивирован динамикой стандартного «конфликтного многоугольника» — отношениями Костылева, Василисы, Пепла и Наташи. Ключевые события, составляющие сюжетную линию пьесы, происходят за пределами сцены . Автор сознательно уводит все эти события «из фокуса», приглашая зрителя внимательнее присмотреться и, в первую очередь, прислушаться к содержанию многочисленных разговоров и споров ночлежников.
Композиционно сюжетная
В то же время автору нужно удержать внимание зрителя на смысловых опорах текста. Такой опорой становятся в пьесе лейтмотивы , организующие движение речевого потока. Налицо и другие приемы, компенсирующие относительную ослабленность сюжетного действия и углубляющие смысл драмы. Так, Горький ввел в пьесу
Оба фрагмента дословно совпадают в финальных строчках: «А после того пошел домой — и удавился…» / «Эй… вы! Иди… идите сюда! Там…
Актер… удавился!» Подобное композиционное связывание проявляет позицию автора по отношению к результатам «проповеднической» деятельности Луки. Впрочем, как уже говорилось, автор далек от того, чтобы возлагать всю вину за гибель Актера на Луку. С судьбой Актера связан и дважды повторяющийся эпизод, в котором ночлежники поют свою песню — «Солнце всходит и заходит».
Актер «испортил» именно эту песню — в заключительном действии в ней так и не были спеты строчки «Мне и хочется на волю…/ Цепь порвать я не могу». Таким же образом зеркально повторяются два диалога Насти и Барона, симметрично расположенных относительно друг друга. В самом начале пьесы Настя защищается от скептических замечаний Барона: его отношение к рассказам Насти о «роковой любви» и Гастоне формулируется поговоркой «Не любо — не слушай, а врать не мешай». После ухода Луки Настя и Барон как бы меняются ролями: все рассказы Барона о «богатстве… сотнях крепостных… лошадях… поварах… каретах с гербами» сопровождаются одной и той же репликой Насти: «Не было!» «Рифмующиеся» эпизоды не несут новой информации о персонажах, но связывают разрозненные фрагменты действия, придавая ему смысловое единство и целостность.
Той же цели служат и еще более тонкие приемы композиционной «аранжировки», как, например, система литературных и театральных аллюзий. В одном из ранних эпизодов Актер упоминает «хорошую пьесу», имея в виду трагедию Шекспира «Гамлет», цитата из которой уже в первом действии предсказывает его собственную трагическую судьбу. Его последние слова перед самоубийством, обращенные к Татарину, таковы: «Помолись за меня». Кроме «Гамлета» Актер несколько раз цитирует «Короля Лира» . Лиру приписана и важная для Актера фраза «Я на пути к возрождению».
Любимым стихотворением Актера было стихотворение Беранже, в контексте пьесы получившее значение философской декларации: «Честь безумцу, который навеет/ Человечеству сон золотой». Наряду с цитатами из западной классики в речи Актера неожиданно проскальзывает пушкинская строчка: «Наши сети притащили мертвеца» . Эти слова словно напоминают о погибельной судьбе, неизбежности смерти. Таким образом, сюжетный путь Актера задан уже в самом начале произведения теми художественными средствами, определяющими его профессию — «чужим» словом, сценической цитатой. Важным средством смыслового углубления драматургического действия оказывается звучащая речь.
Примером тому невероятно густая на фоне литературной традиции афористичность. Вот лишь несколько примеров из настоящего водопада афоризмов и поговорок: «Такое житье, что как поутру встал, так и за вытье»; «Жди от волка толка»; «Когда труд — обязанность, жизнь — рабство!»; «Ни одна блоха не плоха: все черненькие, все — прыгают»; «Старику где тепло, там и родина»; «Все хотят порядка, да разума нехватка». Афористические суждения приобретают особую значимость в диалогах главных «идеологов» пьесы — Луки и Бубнова, чьи позиции очерчены наиболее ярко. Философский спор, в котором каждый из героев пьесы занимает свою позицию, поддерживается общей народной мудростью, сосредоточенной в пословицах и поговорках. Хотя в этой мудрости есть и определенное лукавство.
В этом отношении интересно, что центральный монолог Сатина, весьма насыщенный «чеканными» формулировками, преднамеренно испещрен многоточиями, говорящими о том, как трудно в сознании Сатина рождаются самые важные слова в его жизни.