Эволюция Онегина
Первая глава открывается внутренним монологом героя, в котором под иронией скрыто раздражение. Чем недоволен Онегин? Необходимостью подчиняться тому, в чем он не видит смысла, но что в силу тех или иных причин приходится исполнять.
Почему же Онегин соглашается на роль, которая в его собственных глазах трезво оценена как «низкое коварство»? Да потому, что он вообще ни в чем не видит смысла и равнодушен, казалось бы, ко всему на свете, кроме чувства собственного достоинства и независимости, которые вдруг поколеблены поездкой к дяде. Это
С детства образование и воспитание Онегина не было глубоким. «Monsieur 1’Abbe, француз убогий… Учил его всему шутя, Не докучал моралью строгой…» Это «шутя» сопровождает всю петербургскую юность Онегина. Пушкин с иронией называет ее «мятежной», как бы напоминая читателю о высшей
Сопоставление это будет очевидным в конце главы, когда автор романа определит «разность» между собой и Онегиным. В самом деле, что мятежного в юности Онегина? Свобода, открывшаяся ему, подчинена моде, в которой Онегин видит почти закон жизни. «Мод воспитанник примерный» — этот мотив проходит через всю первую главу. «Боясь ревнивых осуждений», Онегин становится франтом; опасаясь «судей решительных и строгих», привык он «С ученым видом знатока хранить молчанье в важном споре». Эта оглядка на мнение окружающих, эта зависимость от света лишает юность Онегина истинной «мятежности». Мода обрекает на поверхностное отношение ко всему.
Следуя моде, нельзя быть самим собой; мода преходяща, поверхностна. Пушкин описал один день Онегина, но в нем смог обобщить всю петербургскую жизнь героя — светского баловня. Дни подобны один другому , разнообразие заменено пестротой, а мгновенность переходов от одного занятия к другому свидетельствует все о том же равнодушии. Онегин не отдается душой ни одному из развлечений, ни одному из наслаждений, составляющих круг его жизни.
Это «порхание» героя открыто Пушкиным и в излюбленном искусстве Онегина — «науке страсти нежной». Само сочетание слов здесь парадоксально. Страсть не знает правил, не может быть «наукой». В Онегине все движения «страсти нежной» рассчитаны. В начале романа Онегин как бы примеряет разные возможности жизни, не отдавая предпочтения ни одной из них.
Своеобразный маскарад Онегина отражен в тех парадоксальных по соседству определениях, которые Пушкин адресует своему герою в первой главе: «молодой повеса» — и «добрый мой приятель», «денди лондонский» — и «ученый малый», «проказник» — и «философ в осьмнадцать лет», «повеса пылкий», «красавиц модных враг» — и «отступник бурных наслаждений», «педант» — и «порядка враг и расточитель». Сплин — еще одна роль Онегина; правда, роль, выбранная, как ему кажется, окончательно и удовлетворяющая то «чувство превосходства», которое сродни светскому тщеславию . Эпитет «томный» выдает намерение Онегина выставить свое внутреннее состояние на обозрение. Быть может, мы бы не заметили его, если бы в восьмой главе Пушкин не напомнил об этом. Вот Онегин смог, наконец, увидеть Татьяну в ее доме: Он с трепетом к княгине входит; Татьяну он одну находит, И вместе несколько минут Они сидят. Слова нейдут Из уст Онегина.
Угрюмый, Неловкий, он едва-едва Ей отвечает. Голова Его полна упрямой думой. Итак, в первой главе Онегин — «угрюмый, томный», в восьмой — «угрюмый, неловкий».
Несходство вторых эпитетов при тождестве первых открывает глубину происшедшей с Онегиным перемены. Истинное чувство не в состоянии заботиться о своей картинности. Описания Онегина в первой и восьмой главах резко несходны. Множество масок сменяется единством истинного лица: бесчувствие — одушевлением, хандра — страстью. В первой главе Онегин — «непостоянный обожатель очаровательных актрис», ветреность его — признак всего лишь игры в любовь.
В восьмой главе Онегин исполнен преданности, в его воображении, что бы ни делал он, где бы ни был, — «она… и все она!». В первой главе жизнь Онегина театральна. И если его не занимает происходящее на сцене, то это только потому, что он поглощен собственной ролью. В восьмой главе Онегину докучен маскарад жизни.
Недаром так контрастны сравнения у Пушкина в первой и восьмой главах. В первой главе Онегин, тщательно приготовив себя к балу, …из уборной выходил, Подобный ветреной Венере, Когда, надев мужской наряд, Богиня едет в маскарад. В восьмой главе Онегин на последнее объяснение с Татьяной «идет, на мертвеца похожий». Страсть его подобна страданиям влюбленной Татьяны в четвертой главе.
И в письме Онегина повторяются эти признаки истинной страсти: Пред вами в муках замирать, Бледнеть и гаснуть… вот блаженство! В восьмой главе «сердечное страданье уже пришло ему невмочь», и Онегин готов к гибели , как когда-то Татьяна готова была жизнью заплатить за любовь . Правда, есть в этом страдании и разница между Онегиным и Татьяной. Татьяна добровольно отдается любви, по внутреннему велению, и не казнит себя.
Онегин «свое безумство проклинает — и, в нем глубоко погружен…». Но самоотверженность Онегина в восьмой главе несомненна. Он действительно сумел «забыть себя»: преданность чувству сильнее страха смерти, он, «как дитя, влюблен». Он так захвачен любовью, что о спасении не заботится: «Все шлют Онегина к врачам», а он дорожит каждым мгновением жизни, в котором присутствует Татьяна: Я знаю: век уж мой измерен; Но чтоб продлилась жизнь моя, Я утром должен быть уверен, Что с вами днем увижусь я…
Любовь для Онегина стала единственным условием продления жизни. Почему так случилось? Как равнодушный Онегин превратился в пылкого влюбленного?
В начале романа Пушкин писал: «Всегда я рад заметить разность между Онегиным и мной». И действительно, какую бы сторону жизни мы ни взяли , в первой главе мы чувствуем противопоставление героя и автора. Театр для Онегина — место, где скучают или разглядывают в лорнет ложи незнакомых дам; для Пушкина театр — «волшебный край!». Онегин — «непостоянный обожатель очаровательных актрис»; Пушкин называет их «мои богини» и преданно грустит, когда «взор унылый не найдет знакомых лиц на сцене скучной».
Природа нема для Онегина; Пушкин расцветает в деревенском уединении . Любовь неведома Онегину, поклоннику «науки страсти нежной», Пушкин взволнованно говорит о самозабвении любви . И даже когда, «условий света свергнув бремя», автор и герой в конце первой главы стали дружны, меж ними заметно несходство: «Я был озлоблен, он угрюм». Озлобленность временна, угрюмость постоянна. Пушкин не может быть чуждым жизни. Онегин холоден к ней. Но разница не только в этом.
Прекрасная летняя ночь в Петербурге, которая оживила чувства героя и автора, действует на них по-разному: в Пушкине рождается порыв к свободе, счастью, к поэтической полноте жизни . Онегин остается в элегическом оцепенении, в нем нет пушкинского упоения жизнью: «С душою, полной сожалений…» Итак, в первой главе, даже подружившись, автор и герой остаются во многом противоположны. В восьмой главе Пушкин берет под защиту Онегина, отнимая у светской толпы право судить героя. В VII — XI строфах восьмой главы автор спорит с «добрым малым», похожим на «целый свет», который судит об Онегине по законам света.
Это мнение запоздало: герой изменился. Пушкин ставит своего светского собеседника в тупик прямым вопросом: «Знаком он вам?» И, приведя в замешательство «доброго малого», вступается за Онегина: «Зачем же так неблагосклонно Вы отзываетесь о нем?» Для света «посредственность одна и по плечу, и не странна». В X и XI строфах Пушкин противопоставляет два жизненных пути. «Блажен, кто смолоду был молод» и, выполняя все правила света, заслужил в конце жизни репутацию «прекрасного человека».
Это путь посредственности, вознагражденной благополучием. Пушкин и себя, и Онегина видит на другой стезе: Но грустно думать, что напрасно Была нам молодость дана, Что изменяли ей всечасно, Что обманула нас она… Это трагический путь лучших героев романа . Это мучительный путь тех, кому «несносно…
Глядеть на жизнь, как на обряд», кто не разделяет с толпой «ни общих мнений, ни страстей».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)