Анализ рассказа В. Набокова «Круг»
«К середине 1936-го, незадолго перед тем, как навсегда покинуть Берлин и уже во Франции закончить «Дар», я написал уже, наверное, четыре пятых последней его главы, когда от основной массы романа вдруг отделился маленький спутник и стал вокруг него вращаться», — так сказал сам Набоков об этом рассказе в предисловии к одному из своих сборников. Логично и доказательно выглядит авторская рецензия, и читатель хочет поверить, что «Круг» — это только довесок, хотя и «со своей орбитой и своей расцветкой пламени», к «Дару», это
На самом деле впервые «Круг» был опубликован на два года раньше указанной Набоковым даты под незатейливым названием «Рассказ». Другими словами, не «Круг» отделился от «Дара», а скорее, большая часть романа выросла из «Рассказа». Говоря о «Круге»
Рассказ лишен ярко выраженного действия, и содержание его воспринимается скорее не через описание происходящего, как в произведениях иных авторов, а через ощущения — цвета, звука, самой мысли автора. Герой «Круга», Иннокентий, находясь в эмиграции, встречает в Париже девушку Таню, которая была его первой любовью, и ее семью; после короткого разговора с нею герой оказывается во власти воспоминаний, и вместе с ним читатель видит Россию, усадьбу, отца-учителя, барина — отца Тани — такова фабула рассказа. Казалось бы, все просто, но, несмотря на вполне реалистичное повествование, читатель чувствует, что находится в мире, не тождественном настоящему. Проследим некоторые детали , помогающие создать из вполне реального Парижа «новый мир».
Первая, мгновенно обращающая на себя внимание особенность — кольцевая композиция: «Во-вторых, потому что в нем разыгралась бешеная тоска по России», — читатель, хоть немного знакомый с творчеством Набокова, уже знает начало последней фразы рассказа — «во-первых». И обратим внимание на то, как от еще парижского, реального «во-вторых» автор переходит к следующему — в-третьих: «в-третьих, наконец, потому что ему было жаль своей тогдашней молодости», — полностью отдавая персонажа, Иннокентия, во власть любимейшей своей музы — Мнемозины, одновременно с этим погружая читателя в мир памяти героя. В этой части рассказа обратим внимание на то, как мастерски Набоков создает требуемое «освещение» сцены: приглушая звук общий , выводит крещендо единственное — Россия . Итак, герой, а с ним и читатель, уже не в Париже 30-х, а в России начала XX века. «Все это прошлое поднялось», и, казалось бы, обыкновенно появляются из прошлого лица, но тут читателя ожидает загадка: герой вспоминает отца, Илью Ильича Бычкова, и сразу после имени мы натыкаемся на совершенно абсурдную фразу по-французски: «Наш деревенский учитель», — причем это выражение не может принадлежать автору — Набоков писал не автобиографию.
Из прошлого на данный момент выведен только отец героя, не имеющий права слова. Да и Иннокентий вряд ли характеризовал бы отца «наш учитель». Разгадка обнаружится лишь при повторном прочтении рассказа.
Эта фраза — перекличка с темой реального Парижа, с одной стороны, и подтверждение кольцевой композиции, с другой: в конце рассказа Елизавета Павловна, мать Тани, скажет по-французски об Иннокентии: «Это сын нашего деревенского учителя», — вот откуда «наш деревенский учитель». Это представление Ильи Ильича как отца с позиции героя и как учителя для Тани и ее семьи, переплетение далекого прошлого с воспоминаниями, попавшими в библиотеку памяти полчаса назад. Следующая деталь, подтверждающая нереальность мира рассказа, — имена, вспоминаемые героем. Среди известных читателю реально живших Федченко, Северцева, Дюмон-Дюрвилля и других мы встречаем имена вымышленные — например, никогда не существовавшего профессора Бэра, работающего на неназванном «чешском курорте».
И, раз вспомнили об именах, отметим еще одну деталь: «барина», Годунова-Чердынцева, в «Даре» зовут Константин Кириллович, в «Круге» же он имеет инициалы К. Н. — еще один указатель самостоятельности рассказа. Он перекликается с «Даром» лишь некоторыми, общими для многих произведений Набокова тематическими линиями и тем, что полноправным хозяином обеих вселенных — романа и рассказа — является автор. В «Круге» его присутствие просматривается в иронических выпадах против идей «гражданственности», «гражданского долга»: «Не забудем, кроме того, чувств известной части нашей интеллигенции, презирающей всякое неприкладное естествоиспытание», «полагал с ужасом и умилением, что сын живет всей душою в чистом мире нелегального», — какая ненавязчивая ирония в эпитете «чистый», в самом определении «мир», выбранном для упоминания о нелегальном ! Эти замечания не могут принадлежать Иннокентию, они — авторские. Итак, кольцевой композицией автор отделяет мир рассказа от любых других, создавая замкнутое пространство. Мешая имена реальные и выдуманные, он подчеркивает, что Париж «Круга» не равен Парижу реальному.
Юмор относительно не принимаемых Набоковым идей и чудное их разрушение в любви Тани , с которой становятся лишними все «репетиции гражданского презрения», лишний раз доказывает, что Бог этого Парижа, Иннокентия, Тани — сам писатель, что характерно для всей его прозы. Он подтверждал это в интервью А. Аппелю и в некоторых собственных послесловиях к своим произведениям . Внутри же этой круговой границы, в замкнутом мире, своей наместницей Набоков оставляет Мнемозину. Все в рассказе соответствует миру памяти — «скрытым складам в темноте, в пыли»: и отсутствие действия в настоящем времени , и сумрак воспоминаний, создаваемый некоторыми деталями: «ночные фиалки», «отец движется на цыпочках», — характеристики предрассветного времени суток, когда еще темно, но уже угадывается скорое утро.
В этих деталях чувствуется важнейшая для Набокова тема — тема мечты о возвращении в Россию живую, с ее «ослепительно-зелеными утрами», из «хрустально-расплывчатой» России воспоминаний; о наступлении того яркого «утра», которое неясно — будто в тумане сна, — говорится во всех произведениях писателя. Подтвердить единство темы родины для всего творчества автора можно не только на уровне интуиции , но и опираясь на сквозные образы, соответствующие тому или иному мотиву. Обратимся к последней строфе известнейшего стихотворения «Расстрел», тема которого бесспорна — Россия: Но сердце, как бы ты хотело, Чтоб это вправду было так: Россия, звезды, ночь расстрела И весь в черемухе овраг!
Не этой ли черемухи «молочное облако» помнит герой «Круга»? Думается, тема разлуки с Россией и мечты о возвращении является основной в рассказе, а любовь Тани, расставание и встреча с ней — метод в раскрытии этой темы, набоковская параллель. Причем обратим еще раз внимание на абсурдность повествования — главная мысль лишь угадывается читателем по некоторым деталям, тогда как ее отражение — чувства героя к Тане, ее любовь — выдается за основную тему: Набоков — величайший мистификатор и в жизни, и в искусстве. «Обливаясь слезами, Таня говорила, что все кончено. «Останьтесь, Таня», — взмолился он», — но она убежала, а он «пошел прочь по темной как будто бы шевелящейся дороге, и потом была война с немцами, и вообще все как-то расползлось, — но постепенно стянулось снова», — и Таня «оказалась такой же привлекательной, такой же неуязвимой, как некогда».
Заметим это «прочь» — не только из сада, от Тани. Прочь — из России. Для Иннокентия Таня — часть той покинутой России, вот почему в нем разыгралась «бешеная тоска» по родине после встречи с ней в Париже.
И в описании парижской, «как-то уточнившейся», «с подобревшими глазами» Тани читатель снова может различить тему России. «С подобревшими глазами» — на эти глаза стоит обратить особое внимание: эпитет «подобревшие» перекликается с извечной мечтой эмигрантов о смягчении порядков в советской России. Если не о «свержении тиранов», то хотя бы о возвращении традиций, культуры, всего наследия русского народа, которое оказалось «сброшенным с корабля современности» вместе с растворившейся в Европе интеллигенцией в 17-м году. Таким образом, тематически и композиционно рассказ перекликается со многими произведениями В. В. Набокова, органично вплетаясь в мир творчества одного из самых непонятных на сегодняшний день авторов.
При внимательном прочтении рассказ дает ключ к разгадке его прозы, к осознанию абсурдных на первый взгляд историй и судеб героев, а через это осознание — к собстзенно миру самого писателя, который и поныне остается для широкого читателя terra incognita.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)