Типический образ героя современника в произведениях Пушкина
Субъективно-романтический метод изображения «главного лица» вступал в противоречие с замыслом Пушкина — воспроизвести типический образ героя-современника, ибо нельзя создать объективный и в этом смысле эпический образ-тип, погружаясь лишь в самого себя. Это как раз и вызвало неудовлетворенность поэта созданным им образом («Пленник зелен») и в дальнейшем побудило его искать другие пути к осуществлению поставленной им перед собой задачи: это «был первый неудачный опыт характера, с которым я насилу сладил»,- писал он позднее
Пленник бестрепетно глядит в лицо смерти, «с радостью» внимает «бури немощному вою», даже «грозные черкесы» дивятся его смелости и гордятся своей добычей. В то же время он выступает в качестве
20-х годов XIX в.- преддекабристского периода русской общественной жизни. До нас дошли свидетельства, что и фабула поэмы (освобождение Пленника полюбившей его черкешенкой) подсказана не «книгой», а живой жизнью, основана на слышанном Пушкиным рассказе о действительном происшествии.
Еще сильнее непосредственные впечатления от действительности сказываются в описаниях природы Кавказа и нравов горцев. Характерно, что сам Пушкин, чувствуя, что эти описания вступают в противоречие с жанром «романтического стихотворения», как называл он свою поэму, на первых порах склонен был рассматривать их как существенный недостаток. «.Описание нравов черкесских. не связано ни с каким происшествием и есть не что иное, как географическая статья или отчет путешественника»,- писал он в черновике письма Н. И. Гнедичу от 29 апреля 1822 г. «Местные краски верны,- замечал он тут же,- но понравятся ли читателям, избалованным поэтическими панорамами Байрона и Вальтера Скотта». Действительно, многочисленные и весьма обстоятельные описательные места «Кавказского пленника» явно нарушают канон романтической поэмы байроновского типа, которая вся должна быть сконцентрирована на личности и переживаниях героя.
Природа и быт Кавказа показаны в пушкинской поэме по преимуществу с романтической их стороны. И вместе с тем поэт имел право сравнивать их с «географической статьей или отчетом путешественника». «Местные краски» в «Кавказском пленнике» при небывалой дотоле в русской литературе поэтичности отличаются конкретной «географической» точностью, по словам Белинского, «дышат чертами ярко верными» (VII, 374). Цитируя в письме К. С. Аксакову от 21 июня 1837 г. знаменитое описание в поэме Пушкина Кавказского хребта — «Великолепные картины! Престолы вечные снегов.»,- Белинский пишет: «Кавказский пленник» его здесь, на Кавказе, получает новое значение. Я часто повторяю эти дивные стихи. Какая верная картина, какая смелая, широкая, размашистая кисть!» Этой верности описаний, соответствию их оригиналу удивлялся позднее и сам Пушкин: «Сам не понимаю, каким образом мог я так верно, хотя и слабо, изобразить нравы и природу, виденные мною издали»,- писал он в черновиках «Путешествия в Арзрум», связанного с его вторым посещением Кавказа.
По сравнению с Байроном, поднимавшим своего героя над всем его окружающим, Пушкин по-иному определяет место и роль «главного лица» в поэме. В финале ее в характере Пленника, не делающего ни малейшей попытки спасти только что освободившую его и бросившуюся в горный поток «деву гор», неожиданно проступает совсем не героическая черта. В ответ на упреки критиков Пушкин отшучивался ссылками на «рассудительность» Пленника и слишком быстрое течение горных рек: «Я плавал в кавказских реках,- тут утонешь сам, а ни черта не сыщешь.» Однако есть все основания думать, что здесь, пусть еще непроизвольно, но уже сказывается начало того критического отношения к «байроническому» герою с его холодным эгоизмом, сосредоточенностью только на самом себе, которое с такой силой проявится в ряде последующих произведений Пушкина. И во всяком случае возвышенно-героическое начало воплощено в поэме в образе не героя, а героини. Характерно, что Пушкин и сам соглашался, что поэму было бы правильнее назвать «Черкешенка».