Несостоятельность Ставрогина в романе «Идиот»
В разговоре Ставрогина с Лизой Тушиной после их несчастного ночного свидания глубинный психологический смысл имеют внешние детали, соотношение между различными, прямо между собой не связанными признаниями героев. И тревожное состояние, в котором Лиза накануне вступила в дом Ставрогина, решившись на отчаянный шаг, и сам характер свидания, и его горькая неудача, и предчувствие новой катастрофы — все выражено в гениально-коротком и емком описании того, как на рассвете Лиза стояла у окна и «пристально глядела на потухавшее зарево»: «Она
Несостоятельность Ставрогина, стыд и одновременно прилив неясности к Лизе выражены не столько в прямых словах, сколько
Но раскрывая отношения между Ставрогиным и Лизой на еще большей глубине, автор показывает, что Лиза, несмотря ни на что, продолжает безумно любить Ставрогина. Сначала она гордо заявляет: «Мне всегда казалось, что вы заведете меня в какое-нибудь место, где живет огромный злой паук в человеческий рост, и мы там всю жизнь будем на него глядеть и его бояться. В том и пройдет наша взаимная любовь. Обратитесь к Дашеньке; та с вами пойдет куда хотите. Бедная собачка!» (402). Но потрясенная известием об убийстве Лебядкиных, она кричит: «Николай Всеволодович, скажите как пред богом, виноваты вы или нет, а я, клянусь, вашему слову поверю, как божьему, и на край света за вами пойду, о, пойду! Пойду, как собачка.» (407),- т. е., как Дашенька.
В предсмертном письме Ставрогина Дарье Шатовой, отчасти заменившем его исповедь, хотя и сокращенном сравнительно с подготовительными записями (см. 11, 303-305), есть много глубоких признаний, но нет главного-мысли о том, что письмо — предсмертное. Напротив, в нем с большой настойчивостью утверждается: «Никогда, никогда я не могу застрелиться!», «Я боюсь самоубийства, ибо боюсь показать великодушие» (10, 514). Убежденность и искренность слов Ставрогина сомнений не вызывают. Тем не менее поехавшая сразу же по зову Ставрогина Даша не застает его в живых. В последних строках романа отмечены все детали приготовления к самоубийству, совершенному преднамеренно и в твердой памяти. Кроме записки: «Никого не винить, я сам», «на столике лежал и молоток, кусок мыла и большой гвоздь, очевидно, припасенный про запас. Крепкий шелковый шнурок, очевидно заранее припасенный и выбранный, на котором повесился Николай Всеволодович, был жирно намылен» (10, 516). Два последние факта судьбы Ставрогина, предельно сближенные в реальном и повествовательном времени, при сопоставлении их психологического смысла дают возможность увидеть, говоря словами Достоевского, «неисследимые глубины души».