Образы детей у Чехова

«Гриша» — не единственный пример использования двойных номинаций. Тот же прием встречается (хоть и реже) в рассказе «Беглец». Помещение, в которое попадает мальчик, не сразу называется больницей, и сначала неясно, куда пришли мама с мальчиком («В сенях было не так холодно и сыро, как на дворе.»; «Сени мало-помалу битком набились народом» и т. п. — такое описание может относиться к чему угодно).
Но постепенно появляются характерные слова (приемная, больные, фельдшер), и становится понятно, что это именно больница. В конце

рассказа опять та же ситуация: «Пашка, не разбирая дверей, бросился в палату оспенных, оттуда в коридор, из коридора влетел в большую комнату, где лежали и сидели на кроватях чудовища с длинными волосами и со старушечьими лицами. Пробежав через женское отделение, он опять очутился в коридоре». Сначала помещение называется так, как оно воспринимается ребенком, и лишь затем следует привычное слово. Здесь примечательна именно последовательность номинаций: первичным оказывается детское слово, а обычное наименование только уточняет место действия.
Описание времени и пространства — лишь один из аспектов анализа
приемов изображения мира произведения. Детский взгляд и, соответственно, словарный запас, ассоциации, сравнения используются при описании персонажей, событий. Специфика детского восприятия мира передана системно и придает рассказам особое очарование. Особенно много примеров в «Грише»: «Мама похожа на куклу, а кошка на папину шубу, только у шубы нет глаз и хвоста»; «За этой комнатой есть еще другая, куда не пускают и где мелькает папа — личность в высшей степени загадочная! Няня и мама понятны: они одевают Гришу, кормят и укладывают его спать, но для чего существует папа — неизвестно. Еще есть другая загадочная личность — это тетя, которая подарила Грише барабан. Она то появляется, то исчезает. Куда она исчезает? Гриша не раз заглядывал под кровать, за сундук и под диван, но там ее не было.»; «В этом же новом мире, где солнце режет глаза, столько пап, мам и теть, что не знаешь, к кому и подбежать».
В результате последовательного применения детской точки зрения мир «остраняется», перестает быть привычным. Например, в рассказе «Детвора» копейка оказывается дороже рубля, к тому же сама ценность денег условна («возле них валяются копейки, потерявшие свою силу впредь до новой игры»). Автор указывает на эту условность, ссылаясь на детское восприятие. В некоторых случаях противопоставление детского и взрослого восприятия настолько ярко, что можно говорить о приеме остранения (термин В. Б. Шкловского). Это представление привычного предмета в качестве незнакомого, необычного, странного, что позволяет нам воспринимать его заново, как бы впервые. Прием остранения имеет своей целью «вывод вещи из автоматизма восприятия».
Остранение — частый источник комизма. Естественно, что кругозор ребенка ограничен, его понимание действительности не совпадает со взрослым видением мира. Поэтому когда автор при изображении мира дает только детское восприятие, не соответствующее норме, возникает комический эффект. В том же рассказе «Кухарка женится» Гриша воспринимает свадьбу как насилие над кухаркой, жалеет ее («Бедная! Плачет теперь где-нибудь в потемках!»). Это свидетельствует о том, что такие рассказы ориентированы скорее на взрослого читателя, который видит разницу между привычным восприятием мира и видением ребенка, понимает, например, что письмо «на деревню дедушке» дойти не может (чего, разумеется, не знает Ванька Жуков).
О продуктивности такого непонимающего рассказчика писал М. М. Бахтин. По мнению ученого, «этот особый чужой кругозор, особая точка зрения на мир привлекается автором ради ее продуктивности, ради ее способности, с одной стороны, дать самый предмет изображения в новом свете (раскрыть в нем новые стороны и моменты), с другой стороны, осветить по-новому и тот «нормальный» литературный кругозор, на фоне которого воспринимаются особенности рассказа рассказчика» . По Бахтину, условные рассказчики (например, Максим Максимыч в «Герое нашего времени» М. Ю. Лермонтова) «привлекаются как специфические и ограниченные, но продуктивные в самой этой ограниченности и специфичности словесно-идеологические точки зрения, особые кругозоры, противопоставляемые тем литературным кругозорам и точкам зрения, на фоне которых они воспринимаются».
Конечно, ребенок в рассказах Чехова — это не рассказчик. Но его восприятие играет такую же роль, как и фигура условного рассказчика. Иными словами, важна не детская точка зрения сама по себе и не авторская позиция (или позиция взрослого персонажа), но соотношение, взаимокорректировка этих восприятий. В каждом рассказе всегда есть две точки зрения, детская и авторская, их соотношение, игра между ними. Ребенок (особенно маленький) видит мир по-другому, еще не опираясь на общепринятые нормы и условности, только открывает его для себя. И читатель как бы приглашается исследовать мир вместе с ребенком, видеть в обычном непривычное и новое.
Функция детской точки зрения — побуждение к размышлениям, активизация читательского сознания. Объективное письмо предполагает отображение жизни во всей ее сложности. «Художественная литература потому и называется художественной, что рисует жизнь такою, какова она есть на самом деле» (письмо к М. В. Киселевой от 14 янв. 1887 г.). Большую роль играет и умение видеть в ребенке особую точку зрения, особую индивидуальность. Рассказы о детях фиксируют интерес писателя к внутреннему миру ребенка. «Дети святы и чисты. Даже у разбойников и крокодилов они состоят в ангельском чине» (из письма к Ал. П. Чехову, от 2 янв. 1889 г.).
Очень часто писатель, пишущий о детях, решает задачи, весьма далекие от задач детской литературы. В этом случае мир ребенка интересен ему не как самоцель, но как способ по-новому, под новым углом зрения, взглянуть на взрослый мир или показать становление и развитие характера. Обычно замечания такого рода относятся либо к произведениям с элементами мемуарного жанра, либо к произведениям, воссоздающим эволюцию личности под воздействием среды и воспитания. Примерами таких произведений могут служить «Детство Темы» Н. Г. Гарина-Михайловского, «В дурном обществе» В. Г. Короленко, «Детство» Л. Н. Толстого, «Детские годы Багрова-внука» С. Т. Аксакова и многие другие романы и повести с элементами автобиографической прозы. Чехов тоже поднимает серьезные проблемы, например, подчеркивает драматизм перехода ребенка во взрослый мир и жестокость этого мира по отношению к нему («Ванька» и «Спать хочется»). Иногда писатель затрагивает и педагогические вопросы. Так, в рассказе «Случай с классиком» мальчик проваливает экзамен по древнегреческому языку, за что его порет «благородный и деликатный» сосед, а затем на семейном совете его «решено было отдать по торговой части».

1 звезда2 звезды3 звезды4 звезды5 звезд (1 votes, average: 5,00 out of 5)


Сейчас вы читаете: Образы детей у Чехова