Что значила для Тютчева Россия
Для Тютчева Россия была не столько предметом любви, сколько веры — «в Россию можно только верить. Личные чувства его к родине были очень сложны и многоцветны. Было в них даже некоторое отчуждение, с другой стороны — благоговение к религиозному характеру народа: «всю тебя, земля родная,- в рабском виде Царь Небесный — исходил благословляя» ,- бывали в них, наконец, минутные увлечения самым обыкновенным шовинизмом.
Тютчев не любил Россию тою любовью, которую Лермонтов называет почему-то «странною». К русской природе он, скорее,
— «Север роковой» был для него «сновиденьем безобразным»; родные места он прямо называет не милыми: Итак, опять увиделся я с вами, Места не милые, хоть и родные, Где мыслил я и чувствовал впервые
— Ах, нет! не здесь, не этот край безлюдный Был для души моей родимым краем,- Не здесь расцвел, не здесь был величаем Великий праздник молодости чудной! Ах, и не в эту землю я сложил То, чем я жил и чем я дорожил.
Значит, его вера в Россию не основывалась на непосредственном органическом чувстве, а была делом сознательно выработанного убеждения. Первое, еще неопределенное, но зато высоко-поэтическое
Одно время условием для этого великого события он считал соединение Восточной церкви с Западною чрез соглашение Царя с Папой 19, но потом отказался от этой мысли, находя, что папство несовместимо со свободой совести, т. е. с самою существенною принадлежностью христианства. Отказавшись от надежды мирного соединения с Западом, наш поэт продолжал предсказывать превращение России во всемирную монархию, простирающуюся по крайней мере до Нила и до Ганга, с Царьградом как столицей. Но эта монархия не будет, по мысли Тютчева, подобием звериного царства Навуходоносорова,- ее единство не будет держаться насилием. По поводу известного изречения Бисмарка Тютчев противопоставляет друг Другу два единства.
Допустим, становясь на точку зрения Тютчева, что Россия — душа человечества. Но, как в душе природного мира, и в душе отдельного человека светлое духовное начало имеет против себя темную хаотическую основу, которая еще не побеждена, еще не подчинилась высшим силам,- которая еще борется за преобладание и влечет к смерти и гибели,- точно так же, конечно, и в этой собирательной душе человечества, т. е. в России. Ее жизнь еще не определилась окончательно, она еще двоится, увлекаемая в разные стороны противоборствующими силами. Воплотился ли уже в ней свет истины Христовой; спаяла ли она единство всех своих частей любовью? Сам поэт признает, что она еще не покрыта ризою Христа. Значит,- можно сказать поэту,- судьба России зависит не от Царьграда и чего-нибудь подобного, а от исхода внутренней нравственной борьбы светлого и темного начала в ней самой. Условие для исполнения ее всемирного призвания есть внутренняя победа добра над злом в ней, а Царьград и прочее может быть только следствием, а никак не условием желанного исхода. Пусть Россия, хотя бы без Царьграда, хотя бы в настоящих своих пределах, станет христианским царством в полном смысле этого слова — царством правды и милости,- и тогда все остальное,- наверное,- приложится ей.