Бегство от детства
В этом выпуске «Школы филологии» мы знакомим вас с фрагментом замечательного сборника историко-литературных новелл Мирона Петровского «Книги нашего детства» . У этой книги непростая судьба: написанная еще в 60-е годы, она двадцать лет ждала возможности выйти к читателю. После издания 1986 года последовал новый двадцатилетний перерыв. Только два года назад блестящее исследование было полностью издано в Санкт-Петербурге издательством Ивана Лимбаха . Между тем эту книгу хорошо бы иметь на своей книжной полке каждому учителю-словеснику,
Такие книги в нашей отечественной науке наперечет.
Одна из новелл сборника посвящена первому детскому произведению Маяковского — «Сказке о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» . Подвергая эту сказку тщательному анализу, сопоставляя ее с другими детскими стихотворениями поэта, М. С. Петровский открывает нам Маяковского с неожиданной стороны. Когда-то в одном из ранних стихотворений поэт бросил такую кощунственную фразу: «Я люблю смотреть, как умирают дети». Мы не знаем, о чем думал Маяковский, когда
Возможно — и именно к такой мысли подводит нас исследование М. С. Петровского — имелось в виду, что Дети должны как можно скорее переставать быть детьми, вырастать, превращаться во взрослых. В этом — их «Время, вперед!». Маяковский на поверку оказывается «антидетским» поэтом даже в своих детских стихах. «Сказка о Пете» отчетливо воплотила идею «бегства от детства».
Публикуемый отрывок новеллы «Сказка-митинг, сказка-плакат» как раз и посвящена ее изложению.
«Должник вселенной», пропустивший через свое сердце все катаклизмы богатого потрясениями века, Маяковский, «шагая левой», пришел в поэзию для маленьких детей и, по известному афоризму С. Маршака, написал четырнадцать стихотворений, решив ими столько же сложнейших задач детской литературы.
Маяковскому принадлежит не постановка этих задач — она-то как раз вменялась советской литературе для детей в целом, — а чрезвычайно своеобразное, глубоко личностное, «маяковское» их решение. Разногласия между Маяковским и его коллегами по поэтическому цеху — советскими поэтами, писавшими для детей, — лежали не только в области свободных и классических размеров, «лесенок», «столбиков», мужских, женских, составных и каламбурных рифм, аллитераций, ассонансов и других, впрочем, весьма серьезных вещей, но и в отношении к самой литературной Проблеме детства. Прежде всего — к идее детства, обладающего самостоятельной ценностью, самодовлеющего.
Эту проблему Маяковский решил неожиданным, но чрезвычайно характерным образом: каждой буковкой своих стихов Маяковский уговаривал детей поскорее покинуть «страну детства» и перейти в подданство великой «страны взрослых». Детство в качестве особого, условно замкнутого и самодостаточного мира как будто не интересовало Маяковского, и он не уставал призывать своих маленьких читателей поскорее пробежать этот возраст, как пробегают второпях опасный или скучный участок пути. Главное время в его стихах для детей — Будущее взрослое.
Мы сомкнутым строем в коммуну идем — И старые, и взрослые, и дети. Товарищ подросток, не будь дитем, А будь — борец и деятель.
Более четкой и недвусмысленной формулы «антидетства» и представить себе нельзя. Маяковский просит, Маяковский уговаривает, Маяковский заклинает: Не будь дитем! Ну да ладно, в этих строчках он обращается все-таки к подростку, но в обращениях к самым малым детям — именно к «дитяти» — то же самое.
Даже историю картонной лошадки Маяковский рассказывает не просто так, а потому, что «сын отцу твердил раз триста, за конем его гоня: «Я расту кавалеристом…»» Даже на прогулке, где чем бы, казалось, и заниматься, как не гулять, поэт показывает малышу на комсомольца и говорит: вырастешь — будь таким; показывает на рабочего и говорит: вырастешь — будь таким. Одно из наиболее популярных детских стихотворений Маяковского так и названо — «Кем быть?» — то есть кем быть не сейчас, а потом, когда вырастем и станем взрослыми.
У меня растут года, будет и семнадцать. Где работать мне тогда, чем заниматься?
А. Ивич по поводу этих строк точно заметил: «»Будет и семнадцать» — не значит, что уже приближается этот рубеж между учением и работой. Нет, стихотворение написано для детей, еще увлеченных игрой в трамвай и кондуктора, в доктора и больного». Но ведь то и замечательно в этих строчках, что написаны они от имени шести-, восьми — или десятилетнего ребенка, а речь ведется так, словно выбор Профессии — уже сегодняшняя неотложная необходимость, словно семнадцать исполняется если не на будущей неделе, то уж, во всяком случае, не больше чем через год-два!
Этот «перенос» во взрослое будущее, которое мыслится более конкретным, нежели нынешняя детская реальность, — черта чрезвычайно характерная для стихотворений Маяковского, адресованных детям.
И когда мы читаем в другом его стихотворении: «Должны уметь мы целиться, уметь стрелять», «Мы будем санитарами во всех боях», «За камнем и за веткою найдем врага», — то не нужно понимать эти строки так, будто дети прямо из стен детского сада или пионерского форпоста отправятся на театр военных действий, — нет, здесь речь идет об относительно отдаленном будущем, о времени, когда нынешние дети станут взрослыми бойцами, но это отдаленное будущее — единственная реальность стихотворения. Сегодняшний ребенок охарактеризован одной чертой, и эта его черта — кем и каким он должен стать, Когда перестанет быть ребенком.
Если Маяковский похвалит за что-нибудь малыша, то похвала соизмеряется с пользой, которую одобренный поступок принесет потом, со временем.
Храбрый мальчик, хорошо, в жизни пригодится.
То есть пригодится в будущей, взрослой жизни, потому и хорошо. Если же отмечается «хорошесть» малыша именно как малыша, а не будущего взрослого, то делается это иронически.
Он хотя и маленький, но вполне хороший.
В названии сказки о Пете и Симе ребенком именуется только буржуйское дитя: «о Пете, Толстом ребенке… » К Симе, сыну пролетария, это слово ни в коей мере не относится — Сима не «тонкий ребенок», а просто — «тонкий». На мгновение они объединены словом «дети» — «Сима с Петей были дети», но возраст героев, названный в первой же строфе сказки, снова разводит их: «Пете 5, а Симе 7», — странно подумать, но сравнительно малый возраст заявлен как социальная характеристика, компрометирующая «толстого ребенка». Если опираться не на эти «анкетные данные», а на резкие характеристики самой сказки, то Петю и Симу разделяют не два года — их разделяют десятилетия, их разделяют века, целая социальная эпоха. В образе Пети уродливо выпячены почти идиотические, бессмысленно-младенческие черты, трактуемые как «буржуазные». В образе Симы — любовно выделены сознательно-взрослые, «социалистические» черты.
В результате «толстый» выглядит намного меньше своих пяти лет, этаким карикатурно не растущим Питером Пеном, прожорливым «малюткой Гаргантюа»; «тонкий» же кажется гораздо старше своего возраста — миниатюрным подростком, юношей с ухватками взрослого человека.
Кажется, располагай Маяковский машиной времени — такой, например, какую изобретает Чудаков в «Бане», — он немедленно отправил бы всех детей в их взрослое будущее. А поскольку такой машины у него нет, он поэтическим словом подстегивает события, торопит рост этих детей — давайте растите скорей, не задерживайтесь на пустяках! «Расти», «вырастать» — самые актуальные слова в детских стихах Маяковского.
Вырастет из сына свин, если сын — свиненок.
Когда подрастете, станете с усами, на бога не надейтесь, работайте сами.
Рабочий — тот, кто работать охочий. …Подрастешь — будь таким.
— Я расту кавалеристом!
У меня растут года…
Растем от года к году мы…
Из вас растет комсомол…
Будущее время — самая важная глагольная форма в этих стихах: «Буду делать хорошо», «Дети, будьте как маяк!», «Дети, не будьте такими, как Влас!», «Возьмем винтовки новые», «Мы будем санитарами», «Будет и семнадцать», «Заживут ребята в нем», «Я приеду к Пете, я приеду к Оле», «Открою полюс Южный» и так далее, и тому подобное. Вот именно — подобное, потому что, какие бы глагольные формы ни использовал Маяковский, составляя моральные заповеди для детей, в его глаголах всегда ощутима бурная экспрессия будущего времени.
Стихи Маяковского для детей — непрерывный и страстный разговор о будущем. Вне стиха, в жизни, в быту он разговаривал с детьми о том же — никакого противоречия между «жизнью» и «искусством» в этом пункте у поэта не было. Журналист М. К. Розенфельд вспоминает, как однажды встретил в редакции «Комсомольской правды» Маяковского, который «беседовал с пионерами… и советовал им, кем лучше быть, когда станут взрослыми».
Таких свидетельств, наверное, можно собрать сотни — о чем еще было беседовать с детьми поэту, автору сказки о Пете и Симе?
Может, у поэта не было памяти детства? Дикое и нелепое предположение! Он обладал памятью, приводившей в изумление многих его знакомых, людей тоже далеко не беспамятных. В автобиографии «Я сам» он рассказывал о своем раннем детстве, начиная чуть не с младенчества. Биографы проверили — все правильно, ошибок нет.
Недаром вторую микроглаву этой автобиографии он посвятил собственной памяти . И в стихах его есть несколько мелких, но точных воспоминаний о детстве. В одном — как он ребенком играл в индейцев. В другом — что только в детстве и было у него несколько счастливых дней.
А в третьем он дает такую характеристику разносторонности и полноценности детской жизни и детской души, что нельзя не спросить: почему этого нет в его детских стихах? Почему из всего детского мироощущения он настойчиво выделяет только жажду роста, стремление вырасти? На него, на маленького, играющего камушками у реки,
Дивилось солнце: «Чуть виден весь-то! А тоже — с сердечком. Старается малым! Откуда в этом аршине место — и мне, и реке, и стоверстым скалам!»
Этого удивления перед вместительностью детской души нет и следа в детских стихах Маяковского. Он, друг Солнца, заключивший с ним договор о сотрудничестве, чтобы совместно «светить всегда, светить везде», почему-то не включил в это соглашение свойство другой высокой договаривающейся стороны дивиться обширности «малого» детского «сердечка». В его стихах детское сердце знает лишь одну страсть: вырасти, стать взрослым.
Однажды случилось невероятное: Маяковский позавидовал детям.
Я еще не лыс и не шамкаю, все же дядя рослый с виду я. В первый раз за жизнь малышам-ка я барабанящим позавидую…
Дети завидуют взрослым — это стремление к большим возможностям. Взрослые завидуют детям — это сожаление о невозвратимом. В стихах Маяковского для детей связи ребенка со взрослым изображены так, словно на свете существует только зависть первого рода. Чем же вызвана Единственная за всю жизнь Зависть «рослого с виду дяди» Маяковского к малышам?
Она вызвана тем, какая прекрасная будет жизнь, Когда дети станут взрослыми , то есть когда они перестанут быть детьми…
Не странно ли, что поэт, сочиняющий стихи для детей, видит в детях только растущего человека, только чудесных людей будущего, так сказать, человека-футурум, а человека в настоящем времени, ребенка как такового, ребенка-презенс — не видит и не признает ? Как хотите, а по-моему, это странно. Но странность эта теряет свое качество и становится естественной для Маяковского, как только мы начнем рассматривать его стихи для детей не обособленно, а в контексте всего творчества поэта. Тогда немедленно окажется, что страстная тяга в будущую взрослость — это своеобразно преломленная , но, в общем, та же самая мечта поэта о прекрасном будущем, которая пронизывает все его произведения.
Мечта, явственно слышимая во всех лирических, эпических и драматических вещах Маяковского — от ранних стихотворений до последних, посмертно опубликованных строк. Мечта, подвигнувшая поэта на создание огромных Утопических Поэм и пьес .
Ребенок — утопист по самой природе своего мышления: маленький человек непрерывно видит себя жителем страны своего будущего, страны взрослых, страны огромных возможностей. Маяковский — тоже утопист по природе своего поэтического мышления: он непрерывно представляет себя, своих героев и читателей в счастливом будущем, имя которому — коммунизм. Будущее — пусть даже неизбежное, но заранее представленное в художественных образах уже воплощенным, состоявшимся, осуществленным, — в Жанровом Смысле должно быть охарактеризовано как утопия.
Мнимо антидетское по строгим законам диалектики оборачивается Самым детским. Между поэтом, мечтающим о коммунистическом будущем, и его маленьким читателем, мечтающим поскорее вырасти, устанавливается неожиданное соответствие. Сюжет сказки о Пете и Симе движется не просто к наказанию порока и торжеству добродетели, но от нынешней пошлой нэповской действительности — к сияющей действительности будущей, социалистической и коммунистической.
У поэта Маяковского было три времени — настоящее, прошлое и будущее, и каждое из них получало в его творчестве резкую и устойчивую характеристику, занимало место на определенной ценностной шкале. Прошлое всегда и неизменно получало категорически отрицательную оценку, будущее — столь же категорически положительную . Оставался непростой вопрос о времени настоящем. В дореволюционный период творчества Маяковского настоящее почиталось частью проклятого прошлого, присоединялось к нему.
В послереволюционную — настоящее присоединялось к будущему, получало статус его начала, его истока. Буржуазные элементы нэпа, по Маяковскому, грязнили и замутняли этот исток. Анафема прошлому и осанна будущему — доминанта творчества Маяковского.
Тем самым открывается вот что: несомненная Лирическая основа Сказки о Пете и Симе и всех вообще стихов Маяковского для детей.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)