Интерпретация Вадима Линецкого
По ряду фундаментальных причин русскому сознанию трудно примириться с тем, что все свойственное Терцу вовсе не характерно для Синявского, который скорее полная противоположность своего двойника. Образ Абрама Терца является самостоятельным фактом литературы. Но это «раздвоение» личности, как говорит сам Синявский, — не вопрос индивидуальной психологии, а скорее проблема художественного стиля, которого придерживается Абрам Терц, — стиля иронического, утрированного, с фантазиями и гротеском.
Наречен «двойник» так, чтобы
Был у нас, разумеется, Козьма Прутков. Но для создания этой единственной в своем роде маски потребовались соединенные усилия трех литераторов.
Для русской культуры характерно настороженное отношение к маске . Иное дело — культура, сама по себе являющаяся онтологической фикцией, окаменевшей в грандиозных формах соцреализма, производящая впечатление застывшей маски, карикатуры на культуру русскую. Маска и в ней станет элементом чужеродным, но уже не семантически, а функционально: в контексте культуры маска будет означать привнесение в регламентированный, не подлежащий изменениям порядок начала движения, игры и в этой своей функции соотносится с традицией юродства. «Разногласия» с реализмом социалистической эпохи вели Синявского к реабилитации старого героя, но, чтобы вырваться из замкнутого круга, роль «лишнего человека» взяла на себя маска. Абрам Терц — звучит, конечно, шокирующе. Шокирует то, что в роли русского писателя выступил бродяга, вор, преступник, полуфольклорный персонаж — одесский жулик Абрашка Терц.
Тем самым подчеркивалось, что автор — аутсайдер, отщепенец, изгой. Перевоплощение Синявского в Терца сопоставимо с эстетическим эпатажем польских «каскадеров литературы» Анджея Бурсы, Марека Хласко, Эдварда Стахура. Абрам Терц — первый каскадер русской литературы.
Не следует ли, однако, из сказанного, что Абрам Терц — это как бы лучшее’ «я» Синявского? Один из смыслов маски в том и состоит, чтобы сделать невозможным окончательный однозначный ответ на этот вопрос, а тем самым напомнить о невозможности ухватить рациональной дефиницией иррациональную многомерность искусства.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)