Интерпретация Михаила Пекло
Классицизм — романтизм, реализм — сюрреализм, модернизм — соцреализм… И, наконец: постмодернизм. Что на этой полке? Ах, да, конечно, проза Битова.
Как всегда — хорошо замеченная, но, судя по всему, — плохо понятая, поскольку зеркалам свойственно показывать изображение того, кто в них заглядывает.
В определенном смысле трилогию хочется скорее ВДЫХАТЬ, нежели читать. Вдох — выдох, систола — диастола. Между ними — пауза-воспоминание: человек в пейзаже. На фазе вдоха есть только пейзаж — чюрленисовский. В нем нет не
Море и много воздуха. Воздух — стихия Битова. В нем автор, а вместе с ним и читатель пребывают в почти что блаженном состоянии изначального неведения.
Что касается тяжкого груза познания, его целиком принял на себя двойник автора, его альтер эго, прикинувшийся в данном случае Профессором, этаким Мефистофелем в отставке.
Следующая встреча с двойником менее идиллична. Она протекает в более плотной
Здесь авторская ностальгия по человеку, слегка намеченная в «Птицах», достигает своей кульминации.
Далее — фаза выдоха. Человек уже исчез, Бог еще не явился. Ожидание обезьян… Стихия земли и огня.
И здесь уже заведомо завершается не только постмодернизм, но и вообще литература.
«Попытка утопии», завершая трилогию, окончательно выводит читателя из зеркального лабиринта искусства вообще и постмодернизма в частности, поскольку последний чурается манифестов, а «Попытка утопии» — манифест персональной Веры.