Русские Филемон и Бавкида

К изучению повести Н. В. Гоголя «Старосветские помещики»

На днях от коллеги, преподающей в 8-м классе, услышала: «Что-то не идут у нас «Старосветские помещики». Не понимают и не принимают их ребята». А действительно, что может стать близким для современных подростков в истории последних лет пожилой пары, жившей когда-то давным-давно в отдаленной деревне Малороссии?

Что могут чувствовать старики, чем интересна их жизнь? Чем эта история интересна Гоголю? Почему Пушкин называл повесть любимой?

Зададим вопрос: «А знаете

ли вы случаи, когда люди, прожившие долгую совместную жизнь, продолжали любить друг друга?» Обязательно в классе найдется хотя бы один человек, который расскажет о своих бабушке и дедушке. Значит, это бывает не только с Ромео и Джульеттой?

Внимательное чтение повести Н. В. Гоголя «Старосветские помещики» можно начать с вопроса: «Приходилось ли вам читать произведения, начинающиеся с признания в любви?» Что мы можем вспомнить, кроме пушкинского «Я вас любил…»? Или его же «Признания» — «Я вас люблю, хоть я бешусь…»? А ведь именно признанием «Я очень люблю» открывается повесть.

Да

и второе предложение начинается с повтора «я иногда люблю…» Получается, что по жанру это не просто повесть, а развернутое любовное признание. В любви к чему же признается наш повествователь? Перечитаем начало повести. Словно музыка, звучат первые предложения, наполненные повторами: Я люблю — я иногда люблю, на минуту — на минуту, уединенных владетелей — уединенная жизнь, окружающий — окружающие. Первое предложение делится на две части словами «совершенная противоположность», дающими читателю один из ключей к пониманию текста.

Прием — противопоставление, перед нами — два «образа жизни». Люблю: Скромную, уединенных, отдаленных, живописные, необыкновенно уединенная жизнь, так тиха, так тиха. Здесь есть все, что может быть в райском саду.

Перед нами своеобразный Эдем.

Предложим ученикам провести исследование — найти приметы гоголевского Эдема. Здесь и скромность, и уединение , живописность, исполнение всех желаний , сад, наполненный фруктовыми деревьями, а жизнь так тиха, так тиха… И в саду для отдыха разостлан ковер, и избыток, изобилие всего, и мирное сосуществование людей и животных . А главное — сами владетели этого уголка, на лицах которых «всегда написана такая доброта, такое радушие и чистосердечие»!

По их лицам можно «читать всю их жизнь, ясную, спокойную жизнь». И даже дождь в этом саду «прекрасный», он «роскошно» шумит, и радуга «в виде свода… светит матовыми семью цветами». Здесь нет «неспокойных порождений злого духа, возмущающих мир». Откуда-то издалека, словно из космоса, смотрит рассказчик на этот райский сад, защищенный от внешнего мира.

Словно волшебные заколдованные круги защищают его: «сфера», частокол, деревенские избы, деревья, галерея, идущая вокруг всего дома, чтобы можно было во время грома и града затворить ставни окон, не замочась дождем. Этот чудесный мир подобен «сфере», в которую «на минуту» сходит наш повествователь . Что же окружают эти круги? На чем вращается этот мир?

Это любовь двух скромных старосветских помещиков — Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны. Их гостеприимство позволяет рассказчику назвать их «русскими Филемоном и Бавкидой». Кстати, кто это такие? Вот еще одно задание, которое заставит ребят задуматься о так называемых знаковых образах в литературе и обратиться, например, к «Мифологическому словарю». Тогда ребята узнают, что так звали героев греческой мифологии, бедных супругов из Фригии.

Однажды селение, где жили Филемон и Бавкида, посетили под видом странников Зевс и Гермес. Но ни в один из домов их не пустили. Лишь гостеприимные супруги пригласили странников к себе в хижину и поделились последним, что у них было. Боги покарали нечестивых жителей селения, превратив деревню в пруд, а их самих в лягушек.

Только жилище Филемона и Бавкиды уцелело и превратилось в прекрасный храм, жрецами которого стали супруги. В награду за гостеприимство боги исполнили их желание, наградив их долголетием и дав им возможность умереть одновременно. Когда наступило время смерти, старики превратились в два дерева, растущих из одного корня.

Конечно, Гоголь не был бы собой, если бы и эта история не была проникнута иронией. Но ирония его светла и добра. «Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу Ты, но всегда Вы… «Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?» — «Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я»». А как чаще всего выражают свою любовь к внукам бабушки? Стараются приготовить что-нибудь вкусное.

Вот и добрая старушка угощает мужа и гостей то варениками с ягодами, то киселиком, то пирожками, то рыжиками солеными, а то и ломтем арбуза. И на все это ей отвечает Афанасий Иванович: «И то добре, и то хорошо». Что-то ветхозаветное звучит в словах старичка. «И увидел Бог, что это хорошо». Предложите ребятам найти другие примеры гоголевской иронии. Мир старосветских помещиков наполнен чудесами, которых они сами не замечают . Здесь и неисчерпаемое изобилие, которое никак не могут растащить приказчик и войт или съесть свиньи, воробьи и вороны, и райский «ковер перед диваном с птицами, похожими на цветы, и цветами, похожими на птиц», и чудесная комната Пульхерии Ивановны с сундуками, ящиками, ящичками и сундучочками, и, конечно, замечательные поющие двери.

Пока живы старички — вращается, держится мир. Умирают они — и мир рушится. Перечитаем финал повести.

И конец последнего предложения — осталось только то, что «…не превышает всем оптом своим цены одного рубля».

А теперь вернемся к началу повести. Откуда это «любит сойти на минуту в сферу» этой скромной жизни повествователь? Найдем приметы того, другого мира. Он существует по иным законам.

Здесь все суета, страсти, неутоленные желания, подчиняющиеся злому духу, волнения и возмущение. Пустота и тщета. Почему же приходится жить в этом мире?

Потому ли, что на месте счастливого сада теперь заглохший пруд — и даже храма не осталось на месте жилища Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, в отличие от того, в который превратилась хижина их литературных предшественников, Филемона и Бавкиды? Времена истинной любви закончились?

Какие творческие письменные задания можно предложить ученикам в ходе изучения гоголевской повести? Например, написать стилизованное письмо от имени Пульхерии Ивановны или Афанасия Ивановича, в котором они приглашают в гости своего соседа. Или пусть ребята расскажут, с кем из авторов приведенных цитат они согласны, а с кем нет, и почему.

«…идиллия, заставляющая нас смеяться сквозь слезы грусти и умиления» .

«О, бедное человечество! жалкая жизнь! И однако же вам все-таки жаль Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны! Вы плачете о них, о них, которые пили и ели и потом умерли!» .

«То мгновение любви, которое Гоголь запечатлел в повести о малороссийских Филемоне и Бавкиде, выше и значительнее любого мирового переворота или катаклизма» .

«В «Старосветских помещиках» вы видите людей пустых, ничтожных и жалких, но, по крайней мере, добрых и радушных…» .

«Мелкого не хочется, великое не выдумывается» .

Неожиданным, но интересным завершением работы над гоголевской повестью может стать размышление над стихотворением Саши Черного «Собачий парикмахер» . Это стихотворение входит в цикл «Городские чудеса», и обсуждение темы чуда в обыденной жизни поможет нашим ученикам быть внимательнее к миру вокруг себя. Привожу текст стихотворения, поскольку найти его сложнее, нежели текст «Старосветских помещиков», а желательно, чтобы он был на каждой парте.

Собачий парикмахер

В огромном городе так трудно разыскать Клочок романтики — глазам усталым отдых: У мутной Сены, Вдоль стены щербатой, Где мост последней аркою круглится, — Навес, скамья и стол. Старик с лицом поэта, Склонившись к пуделю, стрижет бугром руно. Так благородно-плавны жесты рук, Так благостны глаза, Что кажется: а не нашел ли он Призвание, чудеснейшее в мире? И пес, подлец, доволен, — Сам подставляет бок, Завел глаза и кисточкою машет… В жару кудлатым лешим Слоняться не легко, И быть красавцем — лестно; Он умница, он это понимает.

Готово! Клиент как встрепанный вскочил — и наземь. Ты, лев собачий!

Хитрый Дон-Жуан С седою эспаньолкою на морде… Сквозь рубчатую шерсть чуть розовеет кожа, На шее муфта пышною волной, — Хозяин пуделя любовно оглядел И, словно заколдованного принца, Уводит на цепочке. С балкона кошка щурится с презреньем… А парикмахер положил на стол Болонку старую, собачью полудеву, Распластанную гусеницу в лохмах…

Сверкнули ножницы, рокочет в Сене вал, В очках смеется солнце.

Пришла жена с эмалевым судком, Увядшая и тихая подруга. Смахнула шерсть с собачьего стола, Газету распластала… Три тона расцветили мглу навеса: Бледно-зеленый, алый и янтарный — Салат, томаты, хлеб.

Друг другу старики передают С изысканностью чинной То нож, то соль… Молчат, — давно наговорились. И только кроткие глаза Не отрываясь смотрят вдаль На облака — седые корабли, Плывущие над грязными домами: Из люков голубых Сквозь клочья пара Их прошлое, волнуясь, выплывает.

Я, прохожий, Смотрю на них с зеленого откоса Сквозь переплет бурьяна И тоже вспоминаю: Там, у себя на родине, когда-то Читал о них я в повести старинной, — Их «старосветскими помещиками» звали… Пускай не их — других, но символ тот же, И те же выцветшие добрые глаза, И та же ясная внимательность друг к другу, — Два старых сердца, спаянных навеки.

Как этот старый человек, С таким лицом, значительным и тонким, Стал стричь собак? Или в огромной жизни Занятия другого не нашлось? Или рулетка злая Подсовывает нам то тот, то этот жребий, О вкусах наших вовсе не справляясь? Не знаю… Но горечи в глазах у старика Я, соглядатай тайный, не приметил…

Быть может, в древности он был бы мудрецом, В углу на площади сидел, лохматый, в бочке И говорил глупцам прохожим правду За горсть бобов… Но современность зла: Сограждане идут своей дорогой, Бобы подорожали, — Псы обрастают шерстью, И надо же кому-нибудь их стричь. Вот пообедали. Стол пуст, свободны руки.

Подходит девушка с китайским вурдалаком, И надо с ней договориться толком, Как тварь любимую по моде окорнать…

Наверное, следует несколько слов сказать о Саше Черном, о его сатирических стихах и ироническом отношении к российской действительности, об эмиграции, в которую он уезжает после революции, где и было написано одно из его последних стихотворений — «Собачий парикмахер».

Можно спросить, что общего видят ученики в двух этих произведениях. Внимательный читатель найдет и обыденный мир , и героев-стариков, и рассказчика-наблюдателя со своим отношением к героям, и отсылку к Древней Греции , и размышления о человеческой судьбе, и печаль по ушедшему времени, и прямое обращение к гоголевской повести в самом центре композиции, и авторскую мягкую иронию. А чего же ищет в огромном городе «соглядатай тайный» ? Чуда в обыденной жизни — «глазам усталым отдых»? Или пытается понять, почему нет «горечи» в глазах у старика? Или ищет тех, чьи «сердца спаяны навеки»?

Или хочет найти «призвание, чудеснейшее в мире»? Как обычно, вопросов больше, чем ответов. Но правильно заданный вопрос — это половина ответа.

Значит, можно продолжать думать и искать чудо в обыденной жизни.